не приходилось делать самостоятельных шагов и она не могла оценить разницы.
– Я вот что подумал, – продолжал брат, прихлебывая пиво. – Если допустить такую мысль, что наша мать – мачеха…
– Я ее не допускаю.
– А я допускаю. Так вот, даже в таком случае в наших свидетельствах о рождении должна значиться наша настоящая мать, что бы там ни случилось в прошлом. Понимашь?
Света ударила ладонью по столу так, что крошки подпрыгнули:
– У нас может быть не настоящая мать только в том случае, если настоящая умерла! Если от нас захотели это скрыть, чтобы мы не расстраивались! И только в этом случае! И даже в этом случае мы бы уже знали правду – ведь мы выросли! Такие вещи сообщают, да, всегда сообщают!
– Но кто же тогда та женщина с сиреневыми глазами?
– Я не помню никаких сиреневых глаз! У нас с тобой глаза серые, как у папы!
– А у Анны – зеленые!
Он впервые назвал мать по имени, как чужую, и это напугало Свету сильнее всего. «Значит, он и в самом деле верит… Это не розыгрыш! Он просто как одержимый!»
– Мы пошли в отца, но у нашей мамы глаза такие, как я тебе говорю. И я вспомнил их, как только увидел.
– Какая она? – неожиданно для самой себя спросила девушка. Она вовсе не собиралась задавать этот вопрос. Ей было не важно, как выглядит женщина, которую Сергей принял за их настоящую мать, она убеждала себя, что каждый лишний вопрос только усугубляет безумие брата… Но все же спросила.
– Красивая. Очень красивая, – бережно произнес он. – Красивее, чем Анна. Но старше.
– Мы на нее похожи?
Он мотнул головой:
– К сожалению, нет. Она красавица, а мы с тобой… Сама знаешь. Почти уроды.
Девушка аккуратно сложила кухонное полотенце и презрительно, хотя и несколько фальшиво, рассмеялась:
– Спасибо тебе! Знаешь, а мне плевать, красивая она или нет. Я знаю то, что знаю. Моя настоящая мать сейчас в театре, вместе с отцом. Смотрит мюзикл.
– Кстати, о музыке. Ты не могла бы кое-что выяснить для меня?
И он напомнил ей давний эпизод – той поры, когда он бросил музыкальную школу и его всячески уговаривали продолжить обучение.
– Тогда папа вдруг сказал, что я, видно, пошел в мать, потому что она тоже любила музыку, хорошо пела… И все бросила. Ты когда-нибудь замечала, чтобы Анна пела? Ну, хотя бы напевала?
Света ответила отрицательно. Ее все еще коробило, что о матери говорят в таком тоне.
– Так вот. – Он встал и вымыл руки. – У меня к тебе две просьбы. Первая – найди наши свидетельства о рождении. Постарайся сделать это сама. Если попросишь их, они запрячут бумаги так, что никогда не найдешь… Я же помню, что когда мы получали паспорта, то анкеты за нас заполняла Анна. Нам было лень – мы только расписались, и она тут же побежала сдавать документы. Я своего свидетельства в глаза не видел. Как и ты своего…
Свете смутно припомнился тот весенний день, когда они с братом отправились в местное отделение милиции. Мать пошла с ними. Она отстояла очередь, держа в руках их документы, тщательно заполнила их, потом протянула на подпись… Она волновалась, но почему бы ей и не волноваться? Ведь это были ее дети, и сегодня они становились взрослыми…
– Не видела, – согласилась Света. – Но разве свидетельство не сдают, когда получают паспорт?
– Нет. Наташка сказала.
– Твоя Наташка – прямо кладезь знаний о нормальной семье. Странно, почему она сама такая ненормальная?
– И узнай насчет музыки. – Он взглянул на часы. – Мне пора, боюсь с ними столкнуться… Спроси Анну, любит ли она петь, пела ли когда-нибудь, умеет ли играть на чем-нибудь… Постарайся сделать это не при папе.
– Мне это противно, неужели ты не понимаешь? – отрезала она. – Я не думаю, будто они что-то от нас скрывают. Скажи на милость, почему ты вдруг об этом задумался? У нас все всегда было прекрасно, она нас любила…
– Любила? Ты уверена? Вы всегда были на ножах!
Света сжала зубы и после паузы неохотно ответила:
– Она меня любила по-своему.
– Но ты никогда не чувствовала ее любви?
– Что я должна была чувствовать? – возмутилась девушка. – Она ухаживала за мной, чистила мне обувь, готовила обеды, стирала белье и убирала мою комнату. Чего же еще?
– Все это может сделать и домработница. – Он был непреклонен. – А любовь – это совсем другое.
– Уж кому и знать, как не тебе, – издевательски усмехнулась она. – Ты у нас тонко чувствующий, нежный, любящий…
– Может, и нет. Но я всегда ощущал, что мы для нее – куклы. Нечто, о чем нужно заботиться, чистить, мыть, вовремя кормить… И все.
– А чего тебе еще?
– Любви, – твердо повторил он. – Ее любви я не чувствовал никогда. Я понял это, когда увидел ту женщину с сиреневыми глазами… У нее были удивительные глаза! Она перепугалась насмерть, когда меня увидела, но я успел заметить, что она меня любит. Хотя и не приготовила мне обед, не выгладила брюки.
– Ты псих, – чуть не плача, ответила сестра. – Почему ты пытаешься свести меня с ума? Мало того, что сам свихнулся?
– Тогда скажи честно – ты сама ее любишь? Любишь мать?
Света хотела было ответить утвердительно… И вдруг запнулась. Этот вопрос никогда не возникал – она привыкла все принимать, как должное. Мать нужно любить. У нее есть мать, следовательно, она ее любит… Но вот спроси ее кто-нибудь об отце, она бы ответила немедленно – да, она его любит. Любит, хотя… Отец зачастую ее ругал – мать никогда. Отец давал деньги и снова уезжал в свои бесконечные командировски – мать оставалась дома и обихаживала Свету с братом. Отец приказывал и наказывал, а та лишь терпела их насмешки и придирки и сама выполняла приказания… И все это делалось на удивление кротко, как будто…
«Как будто для нее это все вовсе не важно. Как будто она вынуждена нас терпеть и выполнять наши пожелания. Я иногда удивлялась тому, как она все это переносит, никогда не пытается возмутиться, наказать нас… А ведь было за что! Но ей просто было все равно. Она не принимала нас близко к сердцу. Мы для нее были… Куклами. И я всегда это понимала, и Лида это поняла, когда увидела ее впервые… И еще она поняла, что я терпеть не могу… Анну».
– Мне пора. – Брат уже надевал куртку. Он успел переодеться в свежие джинсы, натянул свитер потеплее. – Наташкин телефон ты знаешь, но, кажется, он отключен за неуплату, так что толку никакого.
– Останься, – без всякой надежды попросила она.
– Не стоит. Сделай то, о чем я тебя просил. Позвоню завтра в восемь вечера, будь дома.
В эту минуту, отдавая четкие указания, он стал удивительно похож на отца. Света покорно кивнула и поцеловала его. Закрыв дверь, девушка остановилась посреди прихожей и отчаянно прижала руки к вискам. Там бились горячие, тугие пульсы.
– Обезьяна, – пробормотала она, – проклятая обезьяна. Она-то у нас была, точно.
Родители вернулись в половине двенадцатого. Света дожидалась их, сидя перед телевизором и переключаясь с канала на канал. В конце концов она поймала себя на том, что вот уже полчаса смотрит какой-то бесконечный чемпионат по гольфу, который ловила спутниковая тарелка. Девушка едва успела решить, что одинокие игроки, потихоньку катающие мячики, выглядят как безобидные сумасшедшие, которых ради праздничка выпустили на травку… Как в дверь позвонили.
– Понравилось? – спросила она, выходя навстречу родителям.
