международном симпозиуме о судьбах романа.
— Очень мне нужна Ваша поддержка, я один, Витьку изругал Хрущев.
Разговор был в скверике, Твардовский поглядывал, когда откроется пивной киоск, «знал, на что Витька сгодится». А. И.
— Никуда не поеду. Я такого не люблю.
Твардовский:
— Помогите!
— Нет.
— Больше я Солженицына не видел. Мы с Трифоновичем здорово тогда надрались.
— Как это возможно, — спрашивает Вика, — чтобы А.И. не поехал в Париж?
Из старого дневника Р. О.
17.7.65 г.
А. И. рассказывает нам, как он в Инкомиссии СП отказался от поездки в Италию.
Л.:
— Неужели ты не хочешь!
А. И.:
— Есть «хочу», а есть «должен». Ущелье сжимается. Не знаю, сколько у меня осталось времени, сколько успею.
Оказывается, Вика — через мать — Мотовилову — дальний родственник Анны Ахматовой. «Не знакомился потому, что застенчив. И с Пастернаком постеснялся знакомиться».
По дороге на станцию спрашивает: «А вы почему не уезжаете? Да, и Володька Войнович поэтому не может, — дети…»
Вот тут бы и расстаться. Но было еще и общее прощание на даче Е. Евтушенко. Вика был совершенно пьян, матерился, его еле-еле увели наверх, спать.
Из разговоров за столом:
N.:
— Для меня отъезд Вики — трагедия, у него 150 друзей, а у меня пять.
NN.:
— Неужели вы не видите, что идет распад личности, крах. Заграница — последний шанс…
Белла Ахмадулина уверена, что ее швейцарские друзья помогут Вике
6.12.74.
Париж.
Дорогие мои Лева и Рая, добралось до нас и второе ваше письмо. С трудом, преодолев все препоны забастовок, с почти месячным запозданием, но добралось… И обрадовало… Хотя в общем вести с родины все грустнее… Вася Шукшин[51], за ним Генка Шпаликов[52]. Оба — мои друзья. И обоих я очень любил. С Васькой, правда, последние годы встречались редко, а вот с Генкой (вы его, вероятно, не знаете, он из другого слоя) мы в этом году как то опять сблизились. Беспутный, жуткий алкаш… но дьявольски талантлив и очень хороший парень. И несчастный. И одинокий. И вот не выдержал. В последний раз мы бродили с ним по вечерней майской Москве, пили кофе, он подлечился, завязал тогда, и он все просил меня: «Возьми меня с собой… Придумай оттуда какой-нибудь вызов… Плохо мне… остое… все…» Я в Киеве пытался ему помочь, устроил ему уколы, но надо было продолжать, а он, как всегда, выскользнул из рук, и вот — такой конец… Жутко…
Думаю о Москве, о Киеве, о ребятах в пустынном, почти миллионном Кривом Роге[53]. О вас… О Володьках[54]. Вол. Корнилова читают[55]. Кто хвалит — умные, кто говорит «что ж, обычный новомирский уровень». Это дураки. Дай Бог везде и всегда такой уровень.
Я прочел первую подачу — хорошо! Жду вторую…
Блестящ… по-моему, Андрей[56]. Вообще я в него тихо влюбился, умница, и тонкий, глубокий, и с юмором, и с каким-то прекрасным застенчивым покоем. И Майка[57] хороший человек, хотя ни покоя, ни застенчивости — нет, этого нет… Мы с ней часто схлестываемся — но это уж черты характеров — вообще ж это, конечно, счастье, что мы попали под их гостеприимный, не считающий денег, бестолковый, безалаберный, сверхбеспорядочный кров… Вот уже два месяца, как сидим у них на шее… Но пора и честь знать. Предпринимаем кое-какие шаги. Тем временем, дико устав от праздника, который сейчас все время с нами, на следующей неделе скрываемся в тихий, укромный уголок, в деревушку под Фонтенбло, где наши новые друзья предоставили мне для работы домик со всеми удобствами и даже телефоном. Мечтаю поскучать и помолчать. Здесь одолели нас обедами, приемами и прочей светскостью… Вообще-то я только-только начинаю разбираться в здешних делах и расстановке сил… Очень прошу не забывать нас. Впрочем, это уже лишние слова. Ты. Левка, оказался и вернее и обязательнее очень и очень многих…
Нас все больше сближала не только общая судьба — у него состоявшаяся, у нас — надвигающаяся. Мы начали переписываться. Почта для нас стала уже совсем ненадежна: письма и бандероли из-за границы не доставляли. Потому все чаще приходилось прибегать к оказиям.
21.3.75
…Об Англии? Что ж… Выступляю: «Писатель и государство». «Литература и эквилибристика». Рассказываю, как у нас пишется и печатается. По-моему, должно быть интересно, ведь кое-что я знаю из того, что не знают другие, но — по секрету — студентам все это, по-моему… Вопросов не больше 5?6-ти, да и то банальные. Незнанием по-настоящему русского языка или природной английской застенчивостью и уж во всяком случае антисоветскостью не объяснишь. Но, так или иначе, с аплодисментами вежливости, милыми профессорами и утомительнейшими обедами, объездили всю Англию от южного Брайтона до северного Эдинбурга. В голове каша, калейдоскоп, во всем теле — усталость. Но интересно жутко. Ведь впервые. Теперь еще на неделю — Канада (один) — митинг в защиту Мороза и Буковского[58] и домой, — на диван…
О русских делах… Патриарх[59] при своем величии надоел, московские подпевалы — не меньше. Я даже размахнулся и написал нечто, озаглавленное: «Статья, которую не хотелось писать». Но потом решил просчитать до десяти и, просчитав, решил не влезать в эту склоку… Ну их! Отвернулся и забыл.
…Что сказать о Западе за полгода жизни? Пока только присматриваюсь, коренных французов не знаю, англичан — еще меньше, еще молниеноснее; но жить им и жить со всеми их инфляциями и дорожающим бензином многие и многие годы в загнивающей этой системе. Только танками можно изменить, до капиталистических стран они не догрохочут, пусть леваки мелют, что хотят.
Беспокоит меня другое — вы все. Вот это да! И не хватает — нужен московский треп — и тревожит; огорчает меня и серунство кое-кого из друзей, ну не подписывайтесь, не пишите обратного адреса… Нет, молчат[60]…
22.9.75
Дорогой Вика!
Много лет назад, целая историческая эпоха, я в электричке Москва?Жуковка дочитывала «Новый мир» с «Первым знакомством» …Зарубежный путевой очерк, едва ли не самый замусоренный жанр. Вы превратили в искренний лирический дневник. Тогда написала Вам сбивчиво, сумбурно лишь бы сразу, не забыть, не дать наложиться другим впечатлениям, не дать вмешаться внутреннему редактору и цензору успеть. (Вам ли говорить: этот внутренний цензор следит вовсе не только за крамолой. У меня, например, он еще и возмущается: «Где В. Некрасов и где ты?» И побороть это подчас не легче, чем страх.)
Спешу и сейчас… до того, как этот редактор наложит вето. Кончила «Записки зеваки»
