Пленник волчьей стаи

ожидали команды Вожака.

Вожак для чего-то обнюхал пленника, затем отошел и сел. К нему тотчас приблизились остальные и тоже сели.

Атувье, еще не пришедший в себя после стычки с охранявшими его вояками, заморгал от удивления. И было чему дивиться: он увидел и услышал, как Вожак начал что-то говорить стае. Из его глотки доносился странный хрип, прерываемый подвыванием. Да, Вожак говорил! Говорил, не разжимая пасти, говорил глазами, ушами, хвостом! Атувье даже ударил себя по лицу: не во сне ли видит и слышит все это?

Атувье не ошибся — Вожак говорил:

«Сородичи, Человек подчинился нам, и теперь наша стая будет самой сильной в этой стране. Теперь мы будем охотиться на вольных оленей и на оленей Человеков. Мне надоело есть мышей и гоняться за зайцами».

«Надоело и нам», — ответил Хмурый.

«Вожак, у Человека только две лапы. Как же он будет жить с нами? У него только холодный железный клык и нет страшной гремящей палки, которая убивает горячими клыками. Как он будет охотиться?» — спросила старшая волчица, видевшая в руках пленника нож.

«Бегать будем мы. Человек будет Человеком. Он станет нашим главным засадным бойцом. Да, у нашего Человека нет страшной гремящей палки, но у него есть Длинный ремень. Ты видишь, волчица, он на нем. Да, у нашего Человека нет страшной палки, убивающей горячими клыками. Но у него есть железный клык, о котором ты говорила, волчица, и мы никогда не должны об этом забывать».

«Он его сегодня показывал. Он хотел на нас напасть», — проворчал Хмурый.

«Он еще не смирился с пленом, но мы не должны злиться на него за это. Человек — властелин земли, — сказал Вожак. — Это хорошо, что наш Человек не смирился сразу. Значит, он гордый и сильный. Да, у него только две лапы, на которых он ходит, но у него есть две лапы, которыми он делает то, чего не можем мы. И у него большая голова. Мы никогда не должны забывать о ней. Так пусть отныне рядом с ним и днем и ночью будут двое из нас. С одним он может быстро справиться, с двумя — нет. Запомните: двое из нас будут всегда его тенью. Даже ночью».

«Пусть будет так!» — ответили волки.

«Мы уйдем еще дальше. Так надо. Другие Человеки будут искать нашего пленника. Сегодня мы будем выслеживать вольных оленей. Они бродят недалеко. Я видел их следы», — продолжал Вожак.

«Мы тоже видели», — подтвердили слова Вожака молодые волки.

«Ты, Хмурый, ты, старшая волчица, ты, «глаза стаи», и вы, молодые, отправляйтесь первыми на охоту. Я с белой волчицей буду сопровождать Человека до полудня. Мы пойдем по вашим следам. Если встретите оленей, отбейте одного и гоните на нас. Человек, как и мы, очень хочет есть. Он сам догадается, что надо делать. Я кончил!»

Хмурый покосился на удивленного Человека и первым поспешил по следу только что вернувшегося Вожака. За ним двинулись старшая волчица, Крепыш и молодые волки.

Вожак приблизился к Человеку, посмотрел ему в глаза, повернулся и не спеша пошел за убежавшими. То же самое проделала белая волчица. Атувье понял их команду и покорно зашагал за ними. Шел он медленно: голод все больше давал о себе знать. Пленник стал все чаще останавливаться. Пара четвероногих охранников, похоже, все понимала и спокойно ожидала его.

На склоне невысокой сопки Атувье увидел заячьи следы, и в нос будто пахнул дурманящий запах вареного мяса. Запах ощущался так явственно, что у Атувье закружилась голова: зимой долго не продержишься без еды и чая — холод быстро «поедает» силы. «Хоть бы один кусок мяса, пусть сырого. Хоть бы одну юколу», — как заклинание, повторял про себя Атувье. Чтобы отвлечься от голода, он стал внимательно присматриваться к охранявшим его волкам. И чем больше приглядывался к их поведению, тем больше убеждался, что его охрана — самые обыкновенные волки, и ничего необычного, сверхъестественного в их облике, походке, взглядах не было. Они вели себя, как обыкновенные сторожевые собаки. Разве что чаще принюхивались к запахам гор, прилетавшим с ветрами. Но какие запахи могли они уловить здесь, среди застывших белых сопок? Атувье знал, что в этих местах не было ни одного стойбища. Однако внутри его кто-то недоверчиво усмехался. «Разве они обыкновенные, Атувье? Ведь они взяли тебя в плен, и ты покорно идешь туда, куда они ведут тебя. Нет, Атувье, ты хорошо приглядись, приглядись к ним. Ты еще не знаешь, что ждет тебя впереди…»

К полудню Атувье окончательно выдохся. Сил у него совсем не осталось, и он с тупой решительностью сел на снег. Пусть волки рвут его на куски. Пусть! Ему все надоело. Все! Даже собственная жизнь, Усталость лишает воли человека. А он очень устал. Теперь ему все равно… Атувье равнодушно уставился на Вожака, который спокойно смотрел на него.

- Я больше никуда не пойду, — прохрипел Атувье. — У меня совсем нет сил; и теперь ты можешь разорвать меня. — Он подтянул колени к груди, положил на них руки, уронил на руки голову и словно окаменел — так ему все надоело. Даже бояться… Атувье знал, что если долго сидеть, то можно тихо и совсем незаметно для себя уйти в «верхнюю тундру» на крыльях сна. А в «верхней тундре» всегда хорошо, сытно и весело…

Вскоре ему стал сниться очень хороший сон… Будто сидит он около яранги возле костра. Рядом отец Ивигин. Сидят они, смотрят на огонь. Отец, дымит трубкой. Они сидят, а мать с сестрой хлопочут тут же. Режут свежую оленину и кидают ее в котел. На траве, недалеко от костра, лежит большая-большая чавыча. Ростом с сестру Лекеффо. Вот Лекеффо подошла к рыбине, отрезала у чавычины большую голову, разрубила ее ножом пополам и подала, ему и отцу. О-о! Нет еды на свете лучше, нем голова только что пойманной чавычи. Но только он поднес кровяной хрящ ко рту, как земля вдруг качнулась и кусок упал. Он хотел поднять его и… открыл глаза. Его сильно тормошил Вожак, ухватив зубами рукав кухлянки. Атувье отшатнулся от рычащего волка и очумело завертел головой. Вожак разжал зубы.

Волчица стояла поодаль, настороженно вглядываясь куда-то в белую даль. Атувье тоже посмотрел в ту сторону, и остатки сна отлетели от него, как испуганные утки с озера; прямо на них по снежному распадку бежал темно-бурый с белым передником олень! Оленя преследовали волки. Дикарь бежал огромными прыжками, неторопливо, с достоинством, словно не принимая всерьез преследователей. Судя по рогам, это был молодой олень. Он будто играл с преследователями, ибо был уверен в силе своих ног.

Атувье вскочил. Олень — это мясо! Еда! Он сразу забыл, что совсем недавно еще собирался уйти в «верхнюю тундру». Сдернув с плеча неразлучный чаут, Атувье быстро перебрал ременные круги, изготовился к броску, забыв, кто рядом с ним, от кого бежал дикарь.

Солнце било в глаза оленю, и потому он пока не видел засады.

Волчица, дрожа от приступа азарта, пригнула голову и была готова броситься навстречу добыче, но Вожак рыкнул на нее, и она замерла.

Дикарь наконец-то увидел человека и волков. Круто повернув в сторону, он пронесся к сопке. И тогда настал черед охранников Атувье. Застоявшиеся, свежие, они ходко понеслись за добычей. А гнавшая оленя пятерка волков все еще была далеко. И, не повстречай на своем пути засадных волков, дикарь ушел бы от татей тундры и гор. Но теперь он явно не успевал к спасительному подъему и, шарахнувшись в сторону, вынужден был снова бежать вперед — теперь уже на одного Атувье.

Маленький чаут был первой игрушкой сына пастуха Ивигина. Уже к двенадцати годам рослый паренек без промаха отлавливал в бегущем табуне любого оленя.

Петля его чаута и сейчас нашла рога дикаря, проносившегося мимо. Олень, словно у него враз подломились ноги, рухнул в снег, и Атувье едва устоял. Олень тут же вскочил и поволок за собой ослабевшего, голодного пастуха… Но Атувье крепко держал конец верного чаута.

Первыми подоспели Вожак с волчицей и вмиг завалили обезумевшего от ужаса дикаря. На белый-белый снег хлынула теплая кровь из растерзанного крупа. Олень очень, не хотел умирать и сумел все-таки подняться вместе с висевшими на нем волками. Но тут же подоспела измотанная погоней пятерка, и вся свора, давясь шерстью и кусками мяса, начала рвать добычу.