Пленник волчьей стаи

Каждый день она бы пила чай с белым камнем-сахаром. Только жизнь у нее была бы горькой. Она уже привязала вон на тот куст лоскуток материи — дар добрым духам, оберегавшим Атувье в волчьей стае, духам, которые ука­зали ему дорогу в стойбище Каиль, к ней. Когда они при­дут на то место, где станут жить, она принесет в дар ду­хам еще подарки... Тынаку украдкой бросала взгляды на могучего жениха в рваной кухлянке, на его босые ноги. Смотрела и совсем не боялась его, жившего с волками. Глупые люди. Почему они прогнали Атувье? Ведь вол­ки — это... это как дикие собаки. Вот лежит Черная едина. Он тоже волк, но стал верной собакой.

Выпив три кружки чая, Атувье растянулся на траве и стал смотреть в высокое небо. Тревожные мысли о буду­щей жизни как-то сами собой покинули его, как только он увидел, что взяла с собой Тынаку. Ему опять сдела­лось легко-легко, будто выросли у него крылья ворона- мироздателя Кутха и он теперь парил над родными мес­тами... Вскоре Атувье и впрямь увидел в небе птицу, по­том к ней подлетели еще две. Это были вороны. Они летели высоко-высоко. Приглядевшись, он заметил, что вороны подлетели совсем близко к парившему орлу. Под­летели и зло закаркали. К ним подоспели еще две птицы. Собравшись в стаю, черные птицы ринулись на орла. То одна, то другая ворона подлетала к нему совсем близко, норовя достать своим тяжелым клювом царя птичьего племени. О, вороны — сильные и смелые птицы. Орел, который мог легко победить в отдельности любую ворону, растерялся. Он уклонялся от боя, нырками уходил то в одну, то в другую сторону, но атаки ворон не прекраща­лись. Издалека к ним спешили еще пять птиц. Орел на­чал кругами удаляться от ворон, но те и не думали от­ ставать. В небе слышалось их громкое воинственное карканье. В конце концов, взмыв высоко в небо, орел полетел в сторону гор... Старики говорили, что вороны нападают на орлов тогда, когда тот кружит над их гнез­дами. «Даже орлы отступают, если против него собирает­ся стая птиц, каждая из которых намного слабее его»,— подумал Атувье. «Вот бы людям взять пример с ворон и чаек, тогда бы Вувувье и другие богачи не посмели бы обижать бедных пастухов и охотников». Он услышал лег­кие шаги Тынаку. Девушка села рядом. Она смотрела на быструю Апуку, которая неудержимо бежала к морю. Атувье тоже сел. Он догадался, что невесту тревожат какие-то заботы. «Тынаку испугалась будущей жизни. Нет, она не боится, что они будут голодными. Наверное, испугалась, что больше не увидит никого из своей родни, ни других людей»,—решил он. И приуныл. Ему вдруг стало жалко девушку, которая пошла за ним, жившим с волками, за человеком, которому больше не жить среди людей. Атувье легонько дотронулся до ее плеча.

—      

Тынаку, мы уйдем далеко от стойбища Каиль. Очень далеко. Туда, где, по рассказам старых пастухов, проходят тропы облачных оленей, которые в это время спускаются с горы Илкапкалин и приходят в наши края. Я буду... искать их, буду много охотиться, чтобы голод не приходил к нашему очагу.

Тынаку кивнула, но продолжала смотреть на реку.

Атувье еще больше приуныл. Тогда он сказал:

—      

Если ты... испугалась, то возвращайся в стойбище. Да, возвращайся. Мы недалеко ушли.

Тынаку обернулась к нему, дотронулась до его голого плеча.

—      

Атувье, я не хочу возвращаться в стойбище к злым людям, которые не поверили, что тебя охраняли добрые духи, чтобы ты вернулся. Я ушла и не вернусь назад. Я буду с тобой до погребального костра. Шаман Котгиргин сказал мне, что духам угодно, чтобы я стала твоей женой. Это они попросили злых духов поселиться в теле Вуаувье, когда он хотел сделать меня своей женой,— она кивнула на его босые ноги.—Мне жалко тебя. А у нас нет шкур, чтобы побыстрее сшить тебе летние торба­са и летнюю кухлянку. И штаны. Лето мало живет в нашей стране, а зима — долго. Тебе нужна будет скоро и зимняя одежда, а в моем мешке — только три шкурки неблюев. Хорошо бы найти тропы диких оленей, но охот­ники говорят, что их стало очень мало. Вот о чем я думаю сейчас.

У Атувье радостно забилось сердце. Он хотел погла­дить черные волосы невесты, но сдержался: оленный че­ловек не должен выказывать то, что у него на душе. Муж­чина-чаучу не должен походить на женщину-чау чу. Вместо этого он сказал:

— Я видел в твоей коробочке жилы. Я сделаю лук и буду охотиться. Пошли, нам надо торопиться. Лето уходит быстро.

Тынаку собрала разложенные вещи. Атувье взял сум­ку и ходко пошел дальше. Впереди людей шел Черная спина. Его ноздри ловили запахи следов многих зверей

,

но волк знал, что хозяин не будет охотиться.

Атувье очень понравились слова Тынаку. «Однако, хорошая хозяйка будет в моей яранге,— размышлял он.

— Да, мне надо много охотиться, надо добыть много шкур оленей и других зверей. Без шкур не проживешь. Для рэтэма^[25] нужны шкуры? Нужны. Для торбасов и разной одежды нужны шкуры? Нужны. Для порога и постели тоже нужны шкуры». Он шел, а сам нет-нет да и посмат­ривал по сторонам, втайне надеясь на чудо — увидеть сей­час следы диких оленей. Мало их осталось в стране чаучу. Раньше, говорят, за один день можно было пять, шесть оленей вынуть из петли. Сейчас редко кто их встречает. Мало дикарей, но все же есть. Из стада Ву­вувье небесные хоры^[26] три раза отбивали косяки важенок и уводили их за собой. Небесные хоры сильнее домашних. Еще в детстве Атувье знал, что дикари спускаются из-за облаков по крутой высокой горе Илкапкалинэ. Стоит священная гора в северной стороне, в Белом море. По ее склонам пробиты уступы. Они идут от вершины вокруг горы — до земли. Высокая Илкапкалинэ, до самого неба. Поднебесные олени каждую весну спускаются по ней и приходят в страну чаучу. Возвращаются они к священ­ной горе, когда наступит каанрактат — поздняя осень. Да-а, когда-то много поднебесных спускалось по усту­пам Илкапкалинэ в страну чаучу. Старики, которые совсем старые, говорят, что раньше и не имея своих оленей можно было каждый день есть оленину. Э-э, давно это было. Тогда ружья были тяжелые и очень мало кто имел их. Петлями да стрелами добывали поднебесных дикарей: Сейчас другое время пришло. Много ружей, легких, сильных, навезли заморские купцы. Давай только шкурки — получай хоть пять, десять ружей. Сильно по­ убавилось поднебесных. Атувье хоть и жил последние

семь лет почти неотлучно в стаде, а всего два раза видел поднебесных оленей. Есть еще и простые дикари. Это те, которые отбились от стада и жили без людей. Но таких тоже мало. Потому, говорят старики, многие оленные семьи, что жили по берегам Апуки и ее притоков, пере­селились к устьям Апуки, Пахачи, Вывенки, где стали кормиться морским промыслом и рыболовством. Там, го­ворят, прожить легче. Но ему, жившему с волками, там нельзя жить. Там народу много, туда все новости прихо­дят быстро. Ничего, он постарается найти тропы подне­бесных и обыкновенных дикарей и добыть много мяса и шкур. Он не один будет искать дикарей, не один станет охотиться. С ним его верный волк, а всем известно, что волки — самые лучшие охотники. «Если не найду дика­рей, то все равно шкуры добуду,— успокоил себя Атувье.—Сделаю лук, сделаю из острого камня копье — и на медведей, на росомах стану охотиться». Он вспомнил старинное семейное копье, которое досталось его отцу Ивигину от дедушки Ваятд. А тому, рассказывал отец, копье подарил какой-то родственник с побережья. Хоро­шее копье, крепкое. Ой-е, как бы пригодилось копье предков ему, Атувье. Э-э, зачем думать о пустом. Никто, даже отец с матерью, ничего ему не дадут. Все чаучу соблюдают обычаи предков, никто не осмелится их нару­шить.

Однако молодой, сильный оленный человек Атувье, сын Ивигина, не хотел долго думать о плохом. Он все чаще останавливался, оборачивался, чтобы увидеть сму­щавшуюся от его взглядов Тынаку. Кровь у парня прили­вала к голове от радостного предчувствия того, что должно было вскоре произойти. Он был молод еще, сын Ивигина, он еще не знал женщину. Сейчас ему очень захотелось узнать. Очень.

Красавица Тынаку все поняла. Когда Атувье остано­вился еще раз, она сказала, потупясь:

— Скоро вечер, надо подумать о ночлеге. Надо нало­вить рыбы, мяса осталось мало.

Атувье вспыхнул, словно мальчик, про нехорошее де­ло которого узнали старшие. Он огляделся, подыскивая удобное место для костра и ночлега. Впереди увидел косу, которая, словно наконечник копья, вдавалась в за­водь. Атувье направился к ней.