– Приятно, что тебя оценили.
– Приятно, что есть еда, которую можно оценить. После развода я ограничил себя во всем, покупал и себе и парням только самое необходимое.
Сара бросила на него взгляд через плечо:
– А овощи, похоже, в первую очередь перестали считаться необходимыми?
– И овощи, и сервировка блюд, и подбор носков по цвету, стирка простыней, пожелания спокойной ночи, поцелуй перед сном...
Мак почувствовал, как появлялась горечь в его голосе по мере того, как продолжался этот список, и заставил себя остановиться. Сара отнесла тарелку на стол.
– Должно быть, мальчикам пришлось трудно. Но он прочел продолжение в ее взгляде: «и тебе тоже», и был рад, что она не произнесла этого вслух. Мак взял вилку и стал водить по узорам скатерти; он даже забыл, что у него была такая скатерть.
– Какое-то время ушло на то, чтобы определить приоритеты в семье.
– Когда вы развелись?
– Пять лет назад. – Он жалел, что завел этот разговор. Сара стояла рядом с ним, от нее веяло теплом и заботой. Он знал, что женщины любят копаться в жизни других людей, в их прошлом. Они готовы и уточнить все детали, и поддержать, и утешить. Он собирался положить конец возникающим у нее вопросам.
Не уверенная в том, что имеет право спрашивать, Сара продолжала:
– А мальчики часто виделись с матерью?
– Постоянно. Не то чтобы Ронда покинула их. Они были достаточно взрослыми, чтобы решить, что они не хотят жить в ее доме в Чейеннах. Все разрешилось полюбовно. Много свободных дней они проводили с ней – и школьные каникулы, и несколько недель летом, – Ронда была хорошей матерью, если все принять во внимание. – Мак был рад, что произнес эту последнюю фразу. Он почувствовал себя великодушным и справедливым.
Но Сара нахмурилась и сказала:
– Должно быть, ей было все-таки тяжело расставаться с детьми.
– Очевидно, не так тяжело, как казалось. – Опять в его голосе прозвучала горечь, и Мак ненавидел себя за это. Он изложил Саре версию Ронды, ту самую, которую услышал именно от нее и в которую верил, пока не узнал всей правды. Он положил вилку на стол: – Обычная история. В других семьях такое тоже случается. Ронда выросла на ранчо неподалеку от Датч-Крика. Когда мы поженились, она прекрасно знала, что значит быть женой фермера. Но постепенно, день за днем, она стала от всего уставать: от тяжелой работы, от семьи, от того, что живет в глуши...
Пожав плечами, Мак остановился, не желая признаваться себе в той правде, о которой он никогда не хотел задуматься. Сара положила ему руку на плечо. Но едва он успел почувствовать сквозь рубашку тепло ее руки, как звякнул таймер, напомнив, что пора вынимать из духовки булочки... Рука соскользнула с его плеча, и Сара вернулась к своей работе. Как говорила Ронда, со слезами покидая их, к работе, которая никогда не кончится.
В доме было темно и тихо. Сразу после ужина мальчики разошлись по своим комнатам, и Мак вернулся в кабинет, собираясь поработать с бумагами вместо того, чтобы лечь спать. После разговора о разводе Мак был угрюмым и каким-то притихшим, и Сара оставила его в покое. Она перенесла несколько личных вещей из фургончика в спальню на втором этаже. Это была комната с высоким потолком, украшенным лепниной, и обоями с цветными узорами, выдержанными в духе столетия; с ними контрастировали берберский ковер и ванная комната со сверкающим кафелем. Кровать была просторной, со множеством пухлых подушек и белым легким покрывалом, очень удобным для летней ночи. Но Сара никак не могла заснуть. Она попыталась это сделать с открытым окном, впустив легкий ветерок, все еще хранивший последнее солнечное тепло. Затем закрыла окно, отгородившись от нестройного стрекота цикад. Потом попыталась читать, слушать любимые компакт-диски и в итоге стала расхаживать по комнате. В тесном фургончике она не могла позволить себе такую роскошь. «В этой чертовой комнате можно услышать эхо, если запеть», – с раздражением подумала Сара, мечтая о металлической крыше на расстоянии вытянутой руки над головой. Она ощущала себя ничтожно маленькой, совсем потерявшейся в этой комнате и ужасно одинокой. На ней была просторная белая футболка, которую она использовала, как ночную рубашку и которая доходила ей до колен, – одна из тех, что носил Грег, тонкая и мягкая от множества стирок. Не потрудившись накинуть что- либо сверху, Сара спустилась вниз по лестнице и пошла дальше через гостиную, ведущую к двери на крыльцо. Выйдя в ночь, по-западному безбрежную, она облокотилась на перила крыльца, сделала глубокий вдох и почувствовала, что успокаивается.
Сара даже не вздрогнула, услышав скрип плетеного кресла. Медленно повернувшись в ту сторону, она разглядела в тусклом свете луны силуэт Мака, сидящего в кресле и положившего больную ногу на табурет перед собой.
– Тебе нужно отдыхать, – произнесла она тихим ласковым голосом, боясь нарушить этот покой.
– Я проспал два дня подряд. Я не устал. – Его голос был таким же тихим, как и у нее. – Ты что, не можешь уснуть? Иди сюда, побудь со мной.
Сара прошла через крыльцо и села рядом с ним. Мурашки побежали у нее по коже: плечо Мака, коснувшееся ее плеча, когда он положил руку на спинку кресла, поскрипывающее сиденье, прохладные доски под ее босыми ногами – во всем этом ощущалась какая-то странная эротика, и Сара затрепетала.
– Я думаю, что после проделанной за день работы ты должна быть смертельно уставшей, – сказал Мак. – Майкл сообщил, что ты даже выполола все сорняки в огороде.
– На самом деле все это было так, ради забавы, – призналась Сара, – просто перемена рода деятельности.
Мак негромко рассмеялся:
– Тогда тебе надо почаще выходить из грузовика, если прополка для тебя развлечение.
Он нагнулся, поднял с пола бутылку с узким горлышком и отхлебнул из нее.
