– Давайте поднимемся и выпьем по чашечке кофе, – предложила Сара, собирая разбросанную по полу мелочь. – Мы можем там продолжить беседу.
Лаура покачала головой:
– Нет, я лучше пойду. Мне еще долго ехать.
– Но ты же только что приехала, – забеспокоилась Сара. – Останься хоть ненадолго, пока тебе не станет лучше. Тебе нельзя ехать прямо сейчас.
– Со мной все в порядке. – Лаура снова надела очки и, перекинув сумку через плечо, улыбнулась Маку: – Рада, была с вами познакомиться, мистер Уоллас.
Он улыбнулся в ответ, исподтишка наблюдая за обеими женщинами и удивляясь тому, как обе с трудом сдерживали свои эмоции.
Лаура остановилась около двери и, закусив губу, минуту стояла молча, а потом сказала:
– Я поняла, что ты не собираешься вносить первый взнос за эту квартиру?
Сара покачала головой:
– Я не хочу.
– Поедешь домой?
– Я не могу.
– Хорошо, – живо согласилась Лаура. – Тогда увидимся в сентябре.
Звонок противно задребезжал, когда она выходила из комнаты.
Мак долго провожал взглядом блестящую красную машину, которая ехала в сторону шоссе по усыпанной гравием дорожке.
– Этот день для нас, родителей, выдался самым ужасным, – сказал Мак с тяжелым вздохом. Но, не услышав от Сары ответа, повернулся к ней и увидел, что она все еще сидит в кресле и тихо рыдает, спрятав лицо в ладонях. – Черт, – выругался он, сел на стул, на котором недавно сидела Лаура, и крепко прижал Сару к себе. Она положила голову ему на плечо и плакала, сотрясаясь всем телом. – Ну все. Успокойся, – тихо и нежно начал уговаривать ее Мак. Он убрал челку с ее лба, точно так же, как совсем недавно это делала сама Сара, и вытер слезы, катившиеся по ее щекам. Но Сара опустила голову и спрятала заплаканное лицо у него на груди.
Он дал ей выплакаться, нежно похлопывая по спине, как обычно успокаивал своих детей, когда они были маленькими и прибегали к нему с разбитыми коленками и жалобами. Не говоря ни слова, тихо ждал, когда она успокоится, осушит слезы и наконец поднимет голову.
И вот плач стих, Сара выпрямилась.
– Итак, теперь ты знаешь, какая я ужасная мать, – хрипло произнесла она.
– И вовсе ты не ужасная.
– Нет, ужасная, по крайней мере сейчас.
Она вытащила носовой платок из кармана, снова вытерла слезы и высморкалась.
– Я старалась быть прекрасной матерью все эти двадцать два года, но оказалось, что это ровным счетом ничего не значит. Моей дочери нет никакого дела до того, какой несчастной я была все это время.
– Конечно, дети всегда воспринимают своих родителей как родителей, а не как людей.
– Неужели я не имею права жить так, как хочу, после всех этих лет?
– Конечно, имеешь.
– Я хочу знать, что моей дочери от меня нужно? Ей двадцать четыре года, и она уже идет своей собственной дорогой. Лаура больше во мне не нуждается. Чем же я, по ее мнению, буду заниматься в этой квартире в Денвере?
Мак знал, что Сара и не ждала ответов на свои вопросы, и поэтому ничего не говорил, а просто внимательно слушал ее.
– Неужели я обязана была относиться к ней как к чему-то святому? – Сара заговорила быстрее, махнув мокрым платком для пущей убедительности. – Разве я обязана быть той заведенной куклой с подносом печенья в руках, которая приходит в движение всякий раз, когда Лаура открывает дверь? Неужели моя жизнь кончается там, где начинается ее?
Она остановилась, на этот раз ожидая ответа.
– Конечно, нет.
– Вот именно. И если я хочу исколесить всю округу, это мое личное дело.
Мак кивнул.
– Теперь это моя жизнь, и она мне нравится. Жить на ранчо – это всего лишь глупая детская мечта. Я не хочу быть ветеринаром.
Мак вздрогнул от удивления.
– Я даже не предполагал, что ты размышляешь над этим вопросом.
– Да нет же! – Она буквально кричала на него.
– Та часть жизни уже мертва, как и моя жизнь с Грегом.
