лестничную площадку и бальный зал внизу. Пронзительный женский крик прорезал ночь, прозвучал отдаленный звон пожарного колокола.
– Да Бог с ней, с люстрой, – сказал Натаниэль, прикрывая меня руками. Земля, вздрогнув последний раз, наконец успокоилась. – Единственное, что имеет значение, это твоя безопасность.
Как это по-рыцарски, подумала я. Хорошо бы его заботила не только моя безопасность.
– Со мной все в порядке, – откликнулась я, желая, чтобы это было правдой. – Но я не уверена относительно наших соседей.
– Пойдем. – По-прежнему держа меня за руку, он повел меня назад в спальню. Там мы пробрались через завалы осыпавшейся штукатурки к разбитому окну и застыли, глядя на картину разрушений.
– О милостивый Боже! – Натаниэль резко втянул воздух, уставившись на ужасное зрелище. – Данте не мог бы придумать более страшной картины.
Я смогла лишь молча кивнуть. Я видела много фотографий разрушенного землетрясением города, но даже они не подготовили меня к тому, что предстало сейчас моему взору.
Огромная трещина прорезала Ван-Несс-авеню, участки тротуара вздыбились под угрожающим углом. Изнутри трещины доносилось шипение пара. Поврежденная газовая труба выступала из земли и в воздухе распространялся запах газа. Стоявший на другой стороне улицы дом сварливого доктора Грили, которого мы пытались предупредить о землетрясении, рухнул. Мейбл в одной фланелевой ночной рубашке стояла перед своим домом в каком-то оцепенении. Одна стена дома обвалилась, превратившись в обломки, тщательно ухоженный цветник был погребен под грудой камней, из которой торчали остатки того, что некогда было трубой.
В тусклом предутреннем свете на многие кварталы вдаль не просматривалось ни одного целого здания. Жилые дома и учреждения лежали в руинах. Лаяли собаки. Выли сирены. Видневшаяся вдалеке центральная часть города была похожа на Бейрут после бомбардировок. Накренившиеся остовы зданий напоминали скелеты, открывая взгляду зияющую пустоту внутри. Ошеломленные жители бродили по улицам, кое-кто стоял на коленях в куче обломков. Со всех сторон прохладный апрельский ветер доносил стоны оставшихся в живых, оплакивающих свои потери. Все вместе производило необычайно зловещее впечатление.
Натаниэль сжал мне руки, согревая их.
– Слава Богу, что ты уговорила меня отослать Викторию.
– Море – самое безопасное место. – Его прикосновение было самой настоящей пыткой, мучительным напоминанием о любви, которой у меня может больше не быть.
– Пожалуй, мне надо проверить, сильно ли пострадал нижний этаж.
– Я иду с тобой.
Натаниэль попытался зажечь настенную газовую лампу, но она не загорелась. Пошарив в темноте, он нашел свечи, зажег их и поспешно натянул брюки, рубашку и рабочие ботинки.
– Тебе тоже лучше одеться, – заметил он. – Надень что-нибудь практичное.
– Миссис О'Хара выстирала вчера мой жилет и брюки, и они еще не высохли, а длинную юбку я надевать не собираюсь. В ней запросто можно споткнуться, лазая по всем этим развалинам, и сломать себе шею. – Я указала на кучу камней. – Нет, ни за что.
– Едва ли ты можешь выйти на улицу в таком наряде, – нетерпеливо возразил он, показывая на мой леотард и трико. – Это неприлично. – Он схватил меня за руку, когда я полезла в его шкаф и стала рыться в его вещах. – Что это ты делаешь?
Я оттолкнула его руку. Меня словно обожгло воспоминание об этих же самых руках, обнимавших меня минувшей ночью… ласкавших, гладивших мое тело. Загнав эти картины в самый дальний угол сознания, я продолжала свои поиски.
– Хочу позаимствовать кое-что из твоих вещей, – я проговорила это довольно резко. – Если тебе стыдно появляться со мной на людях, одетой в мужской костюм, можешь выдать меня за одного из своих палубных матросов.
Он холодно смотрел, как я достала рабочую рубашку из плотной ткани и пару брюк.
– Я беспокоился о твоей репутации, а не о своей. В любом случае сейчас у меня есть более важные дела, чем спорить с тобой.
Я застегнула рубашку, спускавшуюся мне ниже колен, и закатала по локоть рукава. Затем надела брюки, которые висели на мне мешком, более нелепо даже, чем у клоуна в цирке. Подвернув их внизу, я потуже затянула ремень на талии, убрав под него все лишнее. Вид далеко не сексуальный, подумала я, что, может, и к лучшему, зато удобно. Я хотела было позаимствовать пару обуви, но решила, что в моих кроссовках мне будет легче идти. Быстро собрала волосы в узел на макушке и заколола их шпильками, что были у меня в сумке, затем сдернула с вешалки на стене берет Натаниэля и натянула его на голову. Он был мне велик и съезжал на лоб, закрывая лицо, зато прекрасно защищал от пыли и грязи.
– Никто не примет тебя за мужчину даже в этом костюме, – заключил Натаниэль, внимательно меня оглядев, потом взял за руку, отчего сердце у меня встрепенулось, на что я постаралась не обращать внимания, и повел вниз, неся в другой руке зажженную свечку.
Внутри дом пострадал не слишком сильно. Разбитые оконные стекла и посуда, отвалившаяся штукатурка да пара тонких трещин, змеившихся по стене кухни, были, пожалуй, самыми серьезными повреждениями. В открытые окна проникало уже гораздо больше света. Натаниэль задул свечу, и мы вышли в сад. Или, вернее, туда, где когда-то был сад.
Гигантская трещина образовалась футах в двадцати от дома, на том месте, где был розарий. На другой стороне трещины почва опустилась на несколько футов. Все постройки были засыпаны землей, запах свежей земли пропитывал воздух. Кукольный домик, в котором Виктория играла со своими куклами, помещения для слуг, беседка, мастерская Натаниэля – все это лежало в руинах. Лишь каретны сарай уцелел.
– Мой аэроплан! Он наверняка не выдержал землетрясения такой силы. Но модель, чертежи. – Натаниэль бросился к груде обломков, бывших когда-то его мастерской, и принялся растаскивать расколотые и погнутые доски.
Я положила руку ему на плечо.
– Ты их там не найдешь.
– Что-то же должно было остаться, – упрямо проговорил он, отталкивая меня и продолжая рыться в обломках.
Я встала перед ним.
– Ты не найдешь их там, потому что вчера ечером, пока ты помогал Виктории собираться, я унесла их. Они в твоем кабинете.
Он застыл, выронив доску, которую держал в руке. При взгляде на него у меня сжалось сердце. Рубашка и лицо были забрызганы грязью, волосы спутаны, но выглядел он при этом еще более привлекательным, чем всегда.
– Ты обо всем подумала, да?
– Надеюсь, что так. – Я нервно посмотрела на горизонт, где в небо поднимались пока еще не слишком густые клубы дыма, освещенные первыми лучами солнца.
Натаниэль проследил направление моего взгляда,
– Пожар. – Он резко, с присвистом втянул воздух. – Он принесет большие разрушения?
Я приготовилась сообщить ему самое худшее.
– Должно быть, это «ветчинный» пожар. Он возник, как считают, оттого, что кто-то готовил себе завтрак, когда началось землетрясение. Отсюда и название. Будут и другие пожары, десятки пожаров.
– Да, пожарным придется потрудиться.
– Все обстоит гораздо хуже. Дело в том, что во время землетрясения нарушилась система водоснабжения города.
– Боже мой! Это означает, что…
– Весь город сгорит, – увидев потрясение в его глазах, я шагнула вперед, борясь с искушением погладить его по небритой щеке кончиками пальцев. – Центр, китайский квартал, Ноб-Хилл, практически вся та часть, что существует со времен золотой лихорадки, а также большая часть портового района превратится в пепел, – продолжала я. – Но город отстроят заново. Ты увидишь, через несколько лет он
