— Все равно опасно.
Герцог со вздохом повернулся к слуге:
— Не беспокойтесь, Петр. Со мной возница и двое верховых, так что ваша госпожа будет в безопасности.
— Мне это не нравится.
— Возможно. Но я уверен, что госпоже надоело сидеть в доме, — сказал он негромко и даже мягко. — Она больше не пленница и несомненно заслуживает того, чтобы погреться под солнышком.
Сердце, казалось, вот-вот расплавится. Никто, кроме Стефана, даже не подумал о том, что нужно ей, чего хочет она. Никому не пришло в голову, что ей хочется солнца и света. Может быть, для большинства женщин в этом не было ничего необычного, но она никогда не замечала такого внимательного отношения к ее потребностям и желаниям.
— Все будет хорошо, Петр. Оставайся дома.
Возница пробормотал что-то невнятное под нос и, не имея в своем распоряжении никаких рычагов воздействия на госпожу, неохотно кивнул:
— Как прикажете.
Не обращая внимания на все еще хмурящегося слугу, Стефан взял Софью за руку, провел через весь дом к выходу, остановился, дав ей возможность завязать шелковые ленточки шляпки, и, кивнув открывшему дверь дворецкому, помог подняться в открытую черную карету с белыми кожаными сиденьями.
На козлах, держа в руках поводья, сидел знакомый Софье кучер. Двое верховых в форме, которую она уже видела в английском поместье, стояли чуть поодаль.
Если ее что-то и удивило, так только отсутствие Бориса, который, похоже, твердо решил остаться с герцогом вплоть до возвращения в Англию.
Едва они устроились, как возница тронул пару лошадей, и коляска мягко тронулась с места. Подковы ударили о камень мостовой, и звонкое эхо разлетелось по тихой улице.
Свежий ветерок, восхитительное солнце… Софья подставила лицо ласковым, теплым лучам, вдохнула напоенный ароматами цветов воздух. Как же давно она не выходила из дому. И как соскучилась по таким прогулкам.
Только вот сообщать об этом своему спутнику Софья не собиралась. Он ведь и без того уверен, что она считает его неотразимым.
Некоторое время ехали молча, потом, когда экипаж миновал узкий мост на выезде из города, Софья спросила:
— Куда мы направляемся?
— Я подумал, что вам будет приятно прокатиться за город, — ответил Стефан, поворачиваясь к ней. — Вы не против?
— А если и против? Неужели вам не все равно? — усмехнулась Софья.
Он не ответил на язвительный выпад и, наклонившись, провел пальцем по ее щеке.
— У вас тени под глазами. Вы выглядите усталой. Плохо спите?
— Нет, неплохо.
— Что вас беспокоит? Мучают кошмары?
Как у него это получается? Будто мысли читает. Конечно, с таким талантом легче управлять прислугой и решать вопросы с арендаторами, но она предпочла бы держать свои мысли при себе.
— Временами.
— Что Герхардт? Обнаружил какие-то следы сэра Чарльза?
— Мне Геррик ничего не сказал, но он вообще редко делится всем, что знает.
Стефан погладил ее по щеке, и тепло ладони соединилось с теплом солнечным. Софья сжалась. Боже, с каким бы удовольствием она прижалась к нему, потерлась и, может быть, даже замурлыкала бы от удовольствия.
— В Мидоуленде вам ничто бы не угрожало. Вы могли бы остаться там по крайней мере до тех пор, пока этого мерзавца поймают.
Она посмотрела на него с раздражением, в котором почти не было ничего наигранного.
— Знаете, такого, как вы, упрямца я еще не встречала.
Он тронул большим пальцем нижнюю губу, и у нее не нашлось ни слов, ни сил, чтобы хоть как-то выразить свое неудовольствие. К счастью, они уже выехали из города, так что посторонних глаз можно было не опасаться.
— Мне не пришлось бы так упорствовать, если бы вы проявили благоразумие.
— Проявить благоразумие — это, в вашем понимании, исполнять все ваши распоряжения, не так ли?
— Для начала.
Она закатила глаза.
— Теперь понятно, почему вы до сих пор не женились.
Мне уже жаль вашу будущую супругу.
В его глазах мелькнуло что-то неуловимое.
— Правда?
— Да, — ответила она с притворным спокойствием, хотя сердце и пронзила острая игла боли.
— Не надо ее жалеть. Если женщина по-настоящему мне дорога, я с радостью сделаю все для ее счастья. — Он наклонился к ее уху и прошептал: — У нее будет все. Я позабочусь обо всех ее потребностях.
Ее как будто накрыла горячая волна.
— Вы не только упрямы, но и самодовольны.
Его губы парили над впадинкой у нее за ухом, теплое дыхание ласкало шею.
— Другого вы и не заслуживаете. Если, конечно, не предпочитаете ручного песика.
Софья торопливо отодвинулась — еще немного, и она просто растает у него на коленях.
— Я предпочла бы джентльмена, который уважает мое право самой принимать решения и считается с моим мнением.
Он положил руку на спинку сиденья.
— У меня и в мыслях нет ничего подобного. Я готов считаться с любым вашим мнением, кроме того, согласно которому я злоумышляю против вас.
— А разве нет? Вы требуете, чтобы я стала вашей любовницей; можно ли понимать это иначе как злоумышление? — спросила она чуть слышно и опасливо посмотрела в спину вознице.
Герцог досадливо поморщился.
— Я требовал лишь, чтобы вы позволили мне быть рядом с вами. Все решения, выходящие за рамки разговора, принимаете вы, и я обязуюсь относиться к ним с уважением и безусловно исполнять.
Ее лицо приняло уже знакомое упрямое выражение, и Стефан отвернулся.
Будь оно все проклято. Он же видел, как вспыхнули радостно ее глаза, когда их взгляды встретились. Он чувствовал, как откликалось ее тело на его прикосновения.
Но тогда почему она постоянно отталкивает его?
Боже, с этой женщиной любой здравомыслящий мужчина задумается, а не податься ли в монахи.
Он отвернулся, стараясь сосредоточиться на пробегающем мимо пейзаже.
Но, даже отвернувшись, Стефан не мог не ощущать ее присутствия, ее близости. И даже невеселые картины с работающими на полях унылыми крестьянами не могли подавить переполняющего его желания.
Аромат жасмина дразнил и пьянил, тепло ее тела просачивалось через одежду. Знай он, что в спину смотрит пистолет, и то было бы легче.
Лошади сбавили ход, и карета свернула на узкую дорогу, обсаженную с обеих сторон стройными тополями. Впереди показалось внушительное строение с колоннами и внимательно взирающими сверху статуями греческих богов.
И все же внимание Стефана привлек в первую очередь парк с обязательным прудом, за которым глазу открывалась ненавязчивая и чарующая красота нетронутой природы.
