Так случилось, что он мог предложить все, кроме того единственного, что было нужно ей.
— Вы говорили, что я одинока, но ведь и вы ничем от меня не отличаетесь. Когда вы в последний раз были на каком-нибудь балу в Лондоне? Когда собирали гостей у себя в Мидоуленде?
— У меня есть обязанности…
— О да, обязанности. Ваши драгоценные обязанности. — Пришла ее очередь поиздеваться. — Вы прячетесь за ними, чтобы не заглянуть ненароком в душу и не понять, что там пустота.
Глава 27
Стефан сдержался. Не дал воли гневу. Будь оно проклято. Как легко она выводит его из себя. Но почему он позволяет ей это? Что такое с ним происходит? Почему стоит оказаться рядом с ней, как он попадает во власть чувств, о существовании которых даже не подозревал?
Поэтому и последнее слово почти всегда остается за ней.
Поэтому он и смотрит на нее, может быть, в последний раз.
Ясное лицо, алебастровая кожа, знакомое упрямое выражение. И влажный блеск в глазах. Не хочет, чтобы он уезжал. Но тогда почему бы не уехать вместе с ним?
— Думаете, что, если разозлите, я сам уйду? Это ваша последняя линия обороны, когда кто-то подбирается слишком близко?
— Но вы же не близко.
Он едва не рассмеялся.
— Я бы сказал, что мы были так близки, как только могут быть близки мужчина и женщина.
— Физическая близость может быть и между незнакомыми людьми. Это ничего не значит.
— Если бы вы в это верили, то завели бы дюжину любовников. — Он представил Софью в объятиях другого и едва не зарычал от ярости. Пусть только попробуют — смельчаку не сносить головы. — Но вы же отдались только мне.
— А вот у вас, конечно, любовниц хватало, — бросила сердито она.
Его порадовала прозвучавшая в ее голосе ревность.
— Пока мы вместе, других у меня не будет, — торжественно пообещал он.
— Вы готовы пойти на такие жертвы? Ради меня? Не стоит. — Она фыркнула, изображая безразличие. Получилось неубедительно. — Можете содержать столько, сколько пожелаете.
— Мне нужна только одна. Возвращайтесь со мной в Мидоуленд, и я докажу это делом.
Стефан шагнул вперед, но она ловко увернулась от предложенных объятий. Какого дьявола? Что думает себе эта женщина? Что он будет гоняться за ней по всему саду?
— Довольно, Стефан. — Софья покачала головой. — Я не вернусь с вами в Англию, и это мое последнее слово. Больше нам разговаривать не о чем.
Не о чем разговаривать? Последнее слово? Ну нет. Она может упрямиться, но не может отрицать связавшую их страсть.
— Вы действительно дадите мне уехать и даже не пожалеете?
Она потупилась:
— Так лучше для всех.
— Лгунья.
— Стефан, пожалуйста… уходите.
Гнев и отчаяние, смешавшись, грозили накрыть волной безумия. Она же хочет его. Это ясно без слов, понятно с первого взгляда. И если она из упрямства отказывается признавать очевидное, то не стоит ли поступить по-мужски: бросить ее в карету и затащить на корабль, если потребуется, силой.
Удержаться в рамках здравого смысла помогли пришедшие на память слова графини Анны.
Стефан стиснул зубы. Конечно. Как же можно быть таким слепым.
Да, он восторгался очаровательным сочетанием милой невинности, стойкости и смелости, но ведь в душе она была в первую очередь самой обычной женщиной.
Стефан шагнул вдруг к ближайшему фонтану.
— Думаете, вам это удастся, да? — спросил он, не глядя на Софью. — Думаете, сможете меня заставить?
— На что вы намекаете?
— Конечно. Рядом с вами я постыдно глупею. — Он повернулся и усмешкой ответил на ее недоуменный взгляд. — Странно, если учесть, что после того, как я получил титул, от желающих разделить со мной брачное ложе нет отбоя.
При всей своей сообразительности Софья не сразу поняла, что кроется за этим заявлением.
—
— Да, да. Вы ведь согласитесь продолжить наш восхитительный роман, если я сделаю вас герцогиней Хантли, не так ли?
В следующее мгновение Софья уже оказалась рядом с ним, а ее кулачки обрушились на его грудь.
— Мерзавец!
Никак не ожидавший нападения, Стефан опомнился с некоторым опозданием, но все же успел схватить ее за руки.
Что за дьявольщина? С чего она так разошлась?
Разве он не пошел на самую большую жертву? Почему же она восприняла его предложение как оскорбление?
— Будь я мерзавец, мы с вами не оказались бы в таком положении, — прорычал он. — Никто ведь и не ждет, что госпожа Софья выйдет замуж за простого горожанина.
— Ваша самоуверенность безгранична, — прошипела она.
— Самоуверенность здесь ни при чем. Я всего лишь хочу прояснить положение дел.
— В Англии женщины, может быть, и ослеплены блеском титула, ваша светлость, но я всегда жила среди особ высочайшего круга. — Глаза ее сверкнули, словно сапфиры на солнце. — Если бы мне понадобился титул, я могла бы выбирать из широкого круга желающих, среди которых два графа, три барона и с полдюжины принцев.
Стефан скрипнул зубами.
— И все до единого годятся вам в отцы да еще без гроша в кармане.
— Вот оно что. — Ее губы тронула кривая усмешка. — Так вы, получается, не только герцог, но еще богаты и красивы. Как тут можно устоять?
— Я этого и не жду.
Глаза ее потемнели. Она вырвала руки из тисков его пальцев.
— Вы… — Софья откашлялась. — Вы действительно просите меня выйти за вас замуж?
Он и сам еще не знал.
Смешно, но во рту вдруг пересохло, а сердце застучало часто-часто.
На протяжении нескольких лет Стефан отказывался даже думать о том, чтобы привести в дом новую хозяйку Мидоуленда. Да, когда-то, очень недолго, он представлял в этой роли Брианну. В отличие от других она знала эту жизнь, была не чужой и любила Мидоуленд так же сильно, как он сам. Что еще важнее, он не сомневался, что родители одобрили бы такой выбор.
Сейчас он не мог делать вид, что в его чувствах к Софье Мидоуленд играет хоть какую-то роль. Как, впрочем, и будущее семейства Хантли.
Все объяснялось исключительно желанием. Вожделением. Страстью.
— Я уже сказал, что не вернусь в Англию без вас. — Он говорил и не узнавал собственный голос. — И если для этого нужно жениться, так тому и быть.
