применять только в крайнем случае, если противник вздумал бы преградить нам путь через населенные пункты Хижки, Духановка, Поповка, Попова Слобода — между памятными нам Казацким и Нечаевкой.
Здесь мы намечали резкий поворот на восток, на Бурынь, где в это время оборонялись части 40-й армий.
Еще затемно, в четыре часа утра, было пройдено село Хижки. Немецкие регулировщики молча глазели на нас, столпившись в сторонке от дороги. Почему они не подняли тревогу? Может быть, подумали, что это перемещается какое-нибудь немецкое соединение? Я думаю, их парализовал страх. Они не могли не понимать, что будут уничтожены при первой же попытке приблизиться к нашей колонне.
В деревне Духановке навстречу нам высыпал весь немецкий гарнизон. Фашистские солдаты еще издали приветствовали нас, уверенные, что это идет подкрепление их войскам, наступавшим у Бурыни. Вдруг немцы опомнились.
Где-то застрочил автомат. Прозвучал сигнал тревоги. Через несколько минут сутолока стихла. Десантники уничтожили гарнизон холодным оружием. Были захвачены трофеи. Особенно порадовали нас взятые у врага восемь новых больших автомобилей с полными баками горючего. Перед выходом на марш мы собирали горючее буквально по грамму. А теперь могли не только пополнить баки наших машин, но и усадить на немецкие грузовики наиболее усталых воинов.
Удивительный поход продолжался. Мы шли по совершенно открытым местам, переваливая через взгорки, спускаясь в ложбины, по проселочным дорогам и в стороне от дорог, стремясь сократить расстояние и выиграть время. Где это было возможно, обходили населенные пункты, стремясь продвигаться как можно быстрее и незаметнее. Однако ведь речь идет не о мелкой группе в двадцать, в тридцать человек! Двигался корпус! И казалось странным, что до девяти часов утра наша колонна не была обнаружена ни гитлеровскими самолетами, которые уже кружились над этим районом, ни патрулями врага.
Если в деревне Духановке уцелел хотя бы один вражеский солдат, он, конечно, сообщил о нас своему начальству. Если в селе Хижки нас опознали, а немецкие регулировщики не могли с такого близкого расстояния не опознать советских солдат, почему же они не воспользовались телефоном и не ударили тревогу? Все это представлялось мне загадочным, однако мы продвигались успешно… Мы шли!
В девять часов утра 6-я бригада вошла в село Грузское и стала проходить через железнодорожный переезд. Неожиданно грянули вражеские пулеметы.
Весь корпус остановился на открытом месте. Появись в эти минуты авиация или танки, нам было бы хуже, чем под Казацким. Даже от пулеметного огня противника мы могли понести здесь, на открытом пространстве, немалый урон. Однако с нами был Затевахин: он с ходу ввел в бой один батальон 212-й бригады и десантники полковника Виктора Желудева смяли и уничтожили немецкую заставу.
Все же этот бой задержал передвижение корпуса на целых три часа, а нам была дорога каждая минута.
В Грузском мы захватили пленных. Эти тыловые фашисты порядком ожирели, среди них оказались сынки высокопоставленных гитлеровских чиновников. Полковник Затевахин при мне допрашивал немецкого унтера, явного грабителя, с двумя десятками золотых колец на пальцах рук, с дюжиной часов в карманах.
— Нам было известно, — говорил унтер, хныкая и размазывая по толстым щекам слезы, — что в сторону Грузского движется большая колонна. В вашей колонне есть немецкие автомашины, и это сбивало наших патрулей с толку. Лишь в те минуты, когда вы вошли на окраину Грузского, мы убедились, что это противник. О, черт бы их побрал, эти русские тылы, здесь иногда опаснее, чем на передовой!
Из села Казацкого, где теперь были расквартированы крупные части противника, за нами погнались немецкие танки и бронетранспортеры. Капитан Кужель то и дело вынужден был разворачивать свою батарею и вести огонь по наседавшему врагу.
Расчистив путь на переезде в Грузском, корпус продолжал стремительное, безостановочное движение к цели. Немцы так и не успели бросить против нас авиацию. Не менее десятка их бронетранспортеров застыли, подбитые на дороге. Но отдельные танки врага продолжали беспокоить наш арьергард. На ровной, открытой местности за Грузским танкисты противника, по-видимому, вознамерились предпринять более решительные действия. Шесть танков ринулись к хвосту колонны, ведя ожесточенный пушечный огонь.
Я заметил; как один танк отделился от группы и двинулся сторонкой к мостику через ручей, который нам предстояло миновать. Как видно, командир танка знал местность и рассчитывал напакостить нам у моста.
Пока батарея Кужеля сражалась с пятеркой танков, к другой батарее подбежал какой-то офицер. Он остановил орудие, развернул его в сторону одиночного танка. Раздался выстрел. Вражескую машину заволокло дымом. По колонне пронесся радостный гул. Я подошел к офицеру и крепко обнял его: ну, молодчина, с первого выстрела — в цель!
Это был командир 212-й бригады Виктор Желудев, в прошлом артиллерист.
За мостиком наши войска резко повернули на восток. Где-то недалеко перекатывались громы артиллерийской канонады. Станция Бурынь была уже близко, а возле нее проходил фронт.
Подразделения гитлеровцев, наступавшие в этом направлении, конечно, не ожидали удара с тыла. Корпус стремительно развернулся, и наша пехота ринулась на боевые порядки врага, опрокинула его и уничтожила на значительном участке.
Теперь наша арьергардная бригада снова оказалась на передовой, и, шагая рядом с комиссаром желтыми пажитями, среди опустевших окопов противника, через воронки снарядных разрывов и трупы немцев, мы одновременно увидели над высоткой красное знамя, бьющееся на ветру.
Наши!..
Оттуда, с высотки, навстречу нам бежали люди. Кто это? Я узнал молодого стройного офицера. Какая радость! Это были бойцы и офицеры нашей головной походной заставы, отрезанной от главных сил бригады в бою под Казацким!
Значит, мы снова вместе… Кто-то с разбегу обнимал. Кто-то целовал. Кто-то сильно тряс руку. Меня обступило не менее сотни солдат: знакомые лица, веселые улыбки, руки, протянутые для пожатия… Я знал многих из них по фамилиям, по именам и помнил их отважные дела под Киевом и Конотопом. Какая глубокая, волнующая сила таится в спайке боевой солдатской семьи! Даже многие наши раненые встали. Перебинтованные вдоль и поперек, с перебитыми ногами и пулевыми ранениями в грудь, — они тянулись через борта машин к товарищам по оружию, плакали и смеялись.
Глядя со стороны на этот шумный, живой круговорот опаленных огнем бойцов, я невольно вспоминал «Железный поток» А. Серафимовича. Да, корпус наш выглядел словно бы продолжением «Железного потока»…
Через толпу ко мне пробился комиссар. Он был бледен от волнения, на глазах поблескивали слезы.
— Александр Ильич… Ну что за расчудесная штука — жизнь! Вспомни — вчера, и смотри — сегодня. Какое ликование и торжество! Значит, побоку всякую тоску и кручину. Мы будем жить… бороться… побеждать.
В Бурыни нам стало известно, что 15 сентября немецкие войска первой танковой группы Клейста, развивая наступление в северном направлении, соединились в районе Лохвицы с третьей танковой дивизией второй танковой группы Гудериана, наступавшей с севера на юг.
Киевская группировка войск нашего Юго-Западного фронта оказалась в оперативном окружении в обширном районе восточнее Киева.
Нам предстояли тяжелые, напряженные бои. Что ж, мы уже не раз встречались лицом к лицу с врагом, знаем, что такое окружение и как из него выходить и наносить при этом врагу чувствительные удары.
Казалось бы, путь от Лизогубовского леса до Бурыни корпус преодолел в сравнительно спокойной обстановке. Но попутно был разгромлен в Грузском пулеметный батальон 10-й немецкой моторизованной дивизии. Триста солдат и офицеров оставили фашисты убитыми на поле боя. В штабе батальона мы захватили важные документы. А добытые трофеи составляли: сорок грузовых, пять легковых автомобилей, двадцать пять мотоциклов и много оружия. Значит, и в самом критическом положении можно сражаться и
