— Слова бывают как пузыри. Но не мыльные, а — тугие, резиновые, — добавила я.
— Я иногда вижу их! — сказал он.
— Я — тоже. Особенно, когда люди говорят о чем попало. Тогда я вижу, как они выпускают наружу одни пузыри. А когда нужно отвечать, чувствую, что из моего рта вылетают такие же! И все вокруг превращается в ящик с разноцветными шариками, который ставят в супермаркетах. В нем можно задохнуться.
— А еще, когда мне так говорят, я вижу перед собой только одно большое лицо с длинным острым клювом, который вытаскивает меня из раковины, как вкусного моллюска.
— …и тогда хочется
— Как это? — с интересом спросил он.
— Не знаю…
— Но ведь ты это сказала!
— Когда?
— Только что!
— Иногда я говорю то, чего сама не понимаю. Не обращай внимания. Есть такие словосочетания, которые не нуждаются в понимании. Они просто — звучат. И все.
— Поэтому я и читаю детям Гомера…
Я вспомнила о письмах, которые всучил мне мсье Паскаль, и вздрогнула. Была бы я Гомером, не переживала бы о том, что написать…
— Послушай, — сказала я. — Когда будешь писать свои книги, не забудь вставить туда нашего старика. Как по мне, это интереснейший человеческий экземпляр. И за сюжетом не нужно далеко ходить: молодой учитель скучает в провинциальном городке, знакомится со старым отшельником — хозяином имения. И начинаются чудеса…
— Я уже думал об этом… И… — он нерешительно помолчал, — и пишу. Уже. Точнее… почти закончил.
— Правда? А как называется?
Пауза. Мы выпили.
— Это не окончательное название, но пока что — «Игра в Бога»…
Мы надолго замолчали. Я уверена, что мы думали об одном и том же.
Об амулете мсье Паскаля. Об этом проклятом шарике, ожидающем Ивана-Джона рано или поздно. А скорее всего — совсем скоро. Если не появятся новички и мсье не вбросит в стеклянный аквариум горстку новых шариков…
— Ты веришь, что это — честная игра? — спросила я. — Что все происходит так, как он говорит? Порой мне кажется, что он — просто издевается.
— Даже если это так, все равно здесь происходит много интересного. Такого, с чем ты будешь жить после. Возможно, до конца дней. Он, этот старый чудак, знает, что делает: моделирует будущее для тех, кто… потерял прошлое. Или себя в этом прошлом.
— Ты тоже это чувствуешь? — Я так громко вскрикнула, что на нас обернулись едва ли не все завсегдатаи бистро и закивали головами, миротворчески поднимая свои бокалы.
— Они думают, что мы уже начали ссориться… — улыбнулся он.
— Когда ты уедешь отсюда, — добавила я, — представляю, сколько сочувственных взглядов я поймаю на себе. Бр-р-р…
— Ты уверена, что я уеду один?
— Я уверена в том, что иначе быть не может. Я это ЗНАЮ. И думаю, что играть надо честно, раз уж согласился. Не надо разочаровывать старика. К тому же, между нами большая разница: в отличие от тебя, у меня здесь контракт, обязательства. И… я не участвую в игре. То есть не знаю своего будущего. В отличие от всех вас.
— Неужели ты думаешь, что эта игра в будущее серьезна?! Не бери все на веру! Господи, если бы тебя здесь не было, я бы не задумался, насколько далеко зашли шутки мсье Паскаля! Поедем со мной! Хоть сейчас!
— Знаешь, лучше недопить, чем перепить… — сказала я. — Тогда жажда, которую мы будем чувствовать отныне везде и всегда, не даст нам забыть друг друга…
— Эта теория не для мужчин… — улыбнулся он.
— Но — для тех, кто пишет романы, — улыбнулась в ответ я. — И должен пережить еще много других приключений… Других романов…
— Кто тебя сделал такой мудрой? Этот старик?
— Я совсем не мудрая. Я просто это откуда-то знаю…
— Я… — начал он, глядя так, что я опустила глаза, — я…
— Пузыри… — резко прервала его я. — Резиновые пузыри! Плотные и пустые!!!
И он больше ничего не сказал.
4
Домой вернулась поздно. Чертовы письма валялись на кровати. Они не исчезли, не растворились в воздухе. Я должна была работать — заниматься неизвестно чем и зачем. А какой смысл в том, что я разливаю вино, развлекаюсь разговорами с матушкой Же-Же и выпиваю в деревянном бистро? Кстати, вдруг подумала я, а сколько все это будет продолжаться? Разбросала вещи, порылась в чемодане и на дне его нашла копию контракта: сколько?! Я точно знала, что сроки и дата указаны в конце! Но их не было! Только — печать и моя подпись. Как я могла так вляпаться — угодить в ловушку?
Более того — в зависимость. Именно так. Я чувствовала зависимость от всего, что окружало меня.
От этого ядовито-свежего воздуха.
Ночных видений.
Живописных садов.
Своего огромного окна с видом на горы.
Стриженых газонов.
Колоколов на колокольне.
Китайских колокольчиков в моей голове.
Лукового супа матушки Же-Же и ее кофе.
Картин и кресел.
Лестницы, сокращающей время и расстояние.
Девяноста пар белых носков (десяток я уже сносила).
Своих сладко-незавершенных мыслей…
Всего, что называлось одним именем.
Мсье Паскаль…
Лишь бы он не услышал! Я закрыла лицо подушкой и завыла, как волчица.
…Минуты через три выть стало приятно. А через четыре — прогудев еще два-три такта, я почувствовала облегчение. Так, наверное, ревут дети с истинным наслаждением.
Дети! Я вытащила снизу один из конвертов. И еще всхлипывая, распечатала его. И была растрогана круглым детским почерком с кучей ошибок.
