заплатят больше других. А те, кто любит, платят вдвойне. Ведь за любовь судьба всегда назначает самую высокую цену.
А пока она шла, врезаясь в горячий гаванский воздух, как острый нож — в размягченное масло, шла мимо людей, мимо домов и ресторанов, сверкающих витрин и роскошных авто, мимо разгоряченных тел танцующих, музыки, запахов цветов, пота и сладко-пряной южной кухни — в клуб. Там ждала ее судьба.
В клубе сквозь дым сигар, медленно запутывавшийся в ее роскошных волосах, она едва различала силуэты танцующих пар. Но вскоре глаза привыкли к полумраку, и она начала скорее ощущать, чем видеть своеобразную прелесть происходящего. Сколько времени простояла она так, под звуки «Команданте Че Гевара», она не знала. Здесь никто не считал времени. Ее взгляд задержался на смуглом кубинце. Он так красиво двигался в танце, что не заметить его не смогла бы ни одна женщина. Он был еще достаточно молод, но во всем его облике, смелом взгляде, повороте мускулистых плеч, в уверенных движениях пластичных бедер и всего крепкого тела была спокойная сила. Такая сила исходит от тех, кто знает о жизни много. Однако взгляд его при этом казался нежным и добрым, как у романтика, все еще верящего в мечту. На темной от природы коже лица глаза казались еще ярче, они словно светились изнутри, и в них было столько тепла, что он, казалось, способен был согреть весь мир. Но не себя. Было в нем что-то таинственное, что делало его, одного из многих, не таким, как все.
Может быть, это было ощущение внутренней борьбы, борьбы с самим собой, борьбы постоянной и обреченной, потому что не может окончиться победой борьба холодного рассудка с горячим сердцем.
Она смотрела, смотрела и была не в силах отвести взгляд, и от этого ей стало не по себе. Горячая волна разлилась по ее телу, дошла до кончиков пальцев, всколыхнула каждую жилку, отдалась жаром щек, шеи, маленьких ушей и вернулась в сердце. И оно забилось учащенно, и она уже не могла его остановить.
Она попыталась было отвести глаза, отступить, но даже не пошевелилась. Ей казалось, что сейчас кто-то другой управляет ею, и этот кто-то был сильнее ее. Она не понимала, что с ней происходит, только была почему-то уверена, что это прекрасно. Будто во сне, она не могла, да и не пыталась больше сопротивляться своему чувству, наоборот, ей хотелось отдаться ему полностью, без остатка. Это было похоже на воронку, которая втягивала ее все сильнее и необратимее.
А он танцевал в центре зала, у самой сцены, крепко и, вместе с тем, бережно обхватив талию еще более темнокожей партнерши. Женщина была к нему явно неравнодушна, это сквозило в каждом ее движении, в страстном взгляде, в шевелении приоткрытых губ. Она сходила с ума от его прикосновений и даже не пыталась скрыть это. Красавица-мулатка шептала что-то ему на ухо и тонкой рукой ласкала его обнаженное плечо. А он почти все время смотрел на девушку в белом платье, застывшую у двери. Он заметил ее сразу, как только она вошла в клуб. Он увидел ее и понял, что заговорит с ней, чего бы это ему ни стоило. Такую, как она, нет, именно ее он видел много раз в своих снах, именно о ней мечтал. Их взгляды встретились…
Родина или смерть, мы победим!
Он стоял посреди небольшой комнаты и говорил не громко, но так четко и убедительно, что его услышал бы, даже не желая того, каждый из присутствующих. Может быть, потому, что в его словах было много силы и страсти, или потому, что пламя его слов находило отклик в сердце каждого из слушателей. Она не могла понять, как этот человек, очевидно, самоучка, владеет мастерством политического оратора, трибуна, не только яростного, харизматичного, но и убедительного, мудрого. Не понимая многого из того, о чем он говорил, она слушала, смотрела, невольно поражаясь его простым и глубоким словам, резким, но гармоничным жестам, тому, как ярко вспыхивали его глаза, как заражал он слушателей. Порой казалось, что слышен учащенный стук его сердца, что вот-вот оно вырвется из груди и просто взорвется от страсти и вдохновения.
Ссылаясь на Сеспедеса, своего учителя, учителя всех кубинцев, он говорил о том, что и двенадцать человек способны изменить жизнь целого народа, что их, готовых к действиям, намного больше, что за ними — братья и сестры, матери и отцы. Говорил он и о возможности реформ, а вместе с ними — о другой, справедливой жизни. Говорил о борьбе, которая неизбежно замешана на крови, о мировой несправедливости, о ненависти к бедности и жажде новой, совсем другой жизни.
Он вспоминал Хосе Марти, убеждая, что дело их бессмертно, что если умрут они, на их место придут другие. Но главное — он был уверен, что нельзя запретить им любить свою землю, и чем больше им будут запрещать любить Кубу, тем сильнее будет их любовь. Потому что настоящая любовь — бессмертна, ее нельзя убить, и пока течет в их жилах кубинская кровь, они будут бороться. А еще она услышала, и это ее испугало, — призыв не бояться самого Батисту, это воплощение зла, бандита и диктатора. Он окончил свою пламенную речь громким и страстным призывом «Родина или смерть — мы победим!». А немного помолчав, добавил: «Мы победим или все умрем здесь».
Она не могла больше оставаться там. Ее душили слезы, ком подкатил к горлу, она боялась, что он увидит ее слезы. Растолкав людей, заполнивших за это время дымный зал, она вырвалась из душного помещения и побежала прочь от этого места. К океану. Ей хотелось навсегда забыть всё, что сейчас произошло, никогда не слышать его слов, не знать ничего обо всем этом и по-прежнему думать, что все хорошо. Она хотела любить его — простого кубинского парня, просто любить… Но теперь она не знала, может ли и должна ли она любить такого человека. И к безоговорочно ясному, как показалось вначале, чувству примешались ужас, возмущение, страх… И теперь она уже пыталась, но не могла понять, как эти нищие люди, не имеющие ни денег, ни положения даже в собственной стране, хотят победить ее страну — большую и могущественную, Соединенные Штаты Америки.
Она много слышала о Батисте и знала, что это за человек. Не было сомнений, что он, не задумываясь и без сожаления, уничтожит их, свернет им шеи, как неоперившимся птенцам. Как же эта горстка людей может тягаться с человеком, за спиной которого такая большая и богатая страна?! И они представились ей глупыми мечтателями, детьми, не отдающими себе отчета в том, что происходит, играющими в войну, романтиками, не дорожащими ни своей, ни чужой жизнью, или просто бунтовщиками, не желающими подчиняться законам. Она не знала, кто они на самом деле, да и откуда ей было это знать! Она была человеком из другого мира.
И всё же она не была уверена ни в чем, но только чувствовала боль от того, что ничего не может изменить, что, только встретив, еще не узнав, уже теряет его. Ей хотелось плакать — громко, навзрыд. И все время она вспоминала его голос, слова, глаза, руки, движения сильного тела и с ужасом понимала, что это серьезно и их первая встреча может оказаться последней. Тюрьма, смерть — он был обречен. Она не знала, что ей делать дальше, и просто лежала на песке и плакала.
Он нашел ее. Сколько прошло времени? Час, два, может быть, больше? Она лежала на песке, положив голову на руки, лицом вниз. Иногда ее тело вздрагивало от слез. Она не увидела, как он приблизился, но почувствовала, когда он сел рядом. Именно он. Потом они лежали на песке, рядом, и молчали. Он взял ее голову в свои руки и стал целовать ее волосы. И вдруг ей показалось, что он плачет. Он действительно плакал, но не от слабости и бессилия, как она, а от боли. Такую боль он чувствовал впервые, потому что
