дыма. Сильно прогрохотала, куда там слабосильным корабельным пушчонкам. Но ветер тут же отнес его в сторону, рассеял на лоскуты и погнал вглубь бухты. А у борта брига отчетливо всплеснулось море, и тут же отлетели щепки. Корабль испуганно вздрогнул всем корпусом от попадания тяжелого, почти пудового ядра, предназначенного для пробития толстенных деревянных стен рукотворных морских крепостей — грозных линкоров.
С моря суматошливо тявкнули пушки — английский бриг, сделав залп всем бортом, стал с разворотом уходить вглубь бухты, подгоняемый громкими криками взбодренных горожан.
— Что, не по нутру пришлась русская закуска?! — надсаживая горло, заорал старый рыбак, и ему радостно вторили другие голоса.
— В коленях слабо стало!
— Так их, родненькие!
— Бейте поганцев!
— Всю души с англичанки вытряхните!
Шелихов усмехнулся — выстрелы с британского корабля не испугали, а разъярили русских поморов, которые собрались на берегу в изрядном числе, только баб с детишками не было — их немедленно услали.
И в руках был не хлеб-соль для незваных гостей, а тускло поблескивали стволы граненых винтовок и старых кремниевых ружей, что уже за оружие давно не считались. Благо в каждом втором доме в Петровской Гавани они были. А в каждом первом казаки с воинскими людьми проживали; у тех винтовки на стенках постоянно висят, чтобы под рукою всегда были — служба обязывает.
Губернатор скривил губы — попытавшийся напасть на город вражеский бриг явно не ожидал ответного огня столь мощных орудий и теперь позорно улепетывал, виляя корпусом, как побитая собачонка.
— А ведь наши попали! Руль-то повредили!
Рядом с Шелиховым кто-то радостно закричал, правильно растолковав странные маневры английского брига.
— Смотри, Григорий Иванович!
Старый казак крепко, до боли, сжал своей лапищей локоть губернатора, который не обратил на такое вопиющее нарушение субординации ни малейшего внимания.
Шелихов напряженно смотрел в свинцовую даль бухты, где вырастали мачты с белыми парусами. Он их узнал сразу, и тут же их опознали стоящие на берегу оживленные горожане.
— Это же «Надежда» Крузенштерна!
— Щас наш немец покажет им кузькину мать!
Губернатор облегченно вздохнул — русский военный бриг прибыл как никогда вовремя. И теперь воровской корабль вряд ли уйдет от него, в скорости явно уступает. Так что грянет бой — врага нельзя выпускать из бухты, чтоб в будущем другим дороги сюда не было.
Отвадить их нужно накрепко, нехристей!
И Григорий Иванович Шелихов еле слышно прошептал, чуть шевеля побелевшими губами:
— Постарайтесь, Иван Федорович… А я уж свою Настеньку тогда за вас замуж с легким сердцем отдам…
— Годдэм!
Никогда еще в своей жизни вице-адмирал Нельсон не испытывал столь пронзительное чувство бессильного унижения. Словно кошмарный сон запечатлелся в его памяти. В желудке снова заныло, как тогда, когда надежная палуба флагманского корабля неожиданно взлетела под его ногами, а потом стремительно рухнула вниз.
Он не мог поверить своим глазам: добротно скроенный и крепко сшитый линкор был разорван на две части, и безумные крики матросов до сих пор раздавались в ушах.
— Дьявольское оружие!
Адмирал много лет служил на флоте, чтобы сразу сообразить, что его эскадра напоролась на минные заграждения, по крайней мере, так он квалифицировал это оружие, когда увидел всплывшую в отдалении большую деревянную бочку.
Пловец из адмирала был никудышный, а потому он мертвой хваткой вцепился в мачту и даже взобрался на нее, мысленно благодаря Господа, что находится в теплых водах Эгейского моря, а не в ледяном крошеве у суровых шотландских скал.
С мачты он увидел, как целый десяток матросов облепили эту всплывшую бочку, и тут же грянул взрыв, разметавший ошметки человеческих тел далеко в стороны: весьма знакомая картина для любого военного, и неважно, моряк ли он или кавалерист.
Именно такие смертельно опасные для любого корабля бочки, как он понял, и уничтожили всю его эскадру, превратив спокойную гладь Дарданелл в «кипящий бульон с гренками».
К его удивлению, русские больше не стреляли из пушек. Наоборот, солдаты и матросы засуетились, откуда-то появились лодки. И вскоре из воды стали извлекать ошалевших от случившегося английских моряков, наглотавшихся до омерзения соленой воды.
Несчастный адмирал понимал своих матросов: он и сам находился в таком же состоянии — тут потерять рассудок можно, лишившись за мгновение целой эскадры.
К счастью, русская шлюпка подошла быстро, и адмирала с чрезмерным пиететом, полагающимся его орденской ленте, чудом уцелевшей на изорванном мундире, отгрузили первым.
В тягостном одиночестве Нельсона под крики и проклятья в его адрес из уст извлекаемых из воды матросов доставили на берег, где его бесцеремонно переодели в сухую одежду.
Спустя некоторое время, когда понимание случившегося сменилось более трезвым состоянием разума, адмирал испытал жгучий нестерпимый стыд: мало того, что надетый на него мундир был русским, так он еще и армейским оказался, а не флотским, и полагался для самых нижних чинов.
Особенно взбесила адмирала странная рубашка без пуговиц, в черную полоску, похожая на рубища каторжников или на одеяния работных домов его далекой Англии…
— Я рад вас видеть в добром здравии, адмирал!
Молодой черноволосый офицер, ловко склонившись в поклоне, заговорил на французском с неистребимым акцентом. Нельсон, проведший немало кампаний на Средиземном море, сразу узнал выходца либо из Южной Италии, либо с Корсики.
— Бригадный генерал Наполеоне ди Буоне-Парте! — лицо офицера озарилось самодовольной улыбкой. — Хотя мои новые соотечественники привыкли меня называть Павлом Александровичем Бонапартовым!
Последняя фраза была произнесена на ужасном наречии с варварскими гортанными интонациями, и молодой генерал поспешил добавить снова на французском, — этот невыносимый русский язык, — но, ухмыльнувшись, с трудом выдал на том же варварском наречии:
— Славно мы вам, как это… А!.. сопатку начистили!
Последнюю фразу адмирал снова не понял, но разъяснения были даны на французском:
— Мы же с вами не воюем! Я имею в виду Англию и Россию… С чего это ваши корабли открыли огонь по моей батарее?! Мы вынуждены были отбиваться от такого вероломства!
От такой неожиданной и неприкрытой наглости Нельсон потерял дар речи и хлопал ртом, как выброшенная на берег рыба, не имея возможности высказать, что он сейчас думал про столь изощренное азиатское коварство.
— К моему великому сожалению, дальше нам не удастся побеседовать о случившихся прискорбных событиях, адмирал! Вас сейчас примет Его императорское величество!
Француз на прощание отвесил поклон с таким изощренным высокомерием и пренебрежением, как могут делать только галлы, и добавил на варварском наречии:
— Сейчас тебя царь-батюшка макнет в дерьмо по самые уши! На чужой каравай свою пасть не разевай!
