попросту он произнес «огнем святого Николая». Таким образом он пытался избежать обвинения в серьезном богохульстве, сознавшись лишь в безобидном ругательстве (упоминания о крови в проклятиях и богохульствах придавали им тяжкий характер и в случае осуждения влекли за собой суровое наказание — клеймо и позорный столб). Но удалось ли ему убедить судей? Слишком уж по-разному звучали оба выражения. В 1339 году один угольщик рассердился на слугу и прикрикнул на него: «Кровью тела Господня, обмануть меня хочешь?» Ему пришлось уплатить 40 су штрафа и провести неделю в тюрьме на хлебе и воде.
Оскорбление ближнего, задевающее его репутацию, причиняет серьезный моральный ущерб, и потерпевшие требуют его возмещения. В документах, сообщающих об оскорблениях, показано, что зачастую от слов переходят к драке, в которую порой втягиваются все родственники и соседи. Так, одно дело 1338 года завершилось штрафом, наложенным на двух мужчин, которые избили третьего, пытались похитить его жену, в пылу драки разбросали хлеб, выставленный в лавке соседа-булочника, и обозвали булочницу «чертовой шлюхой и сводней». Оскорбленная женщина добилась публичного восстановления своей чести, поруганной площадной бранью. Обиженные могли восстановить свою репутацию и другим образом: собрав соответствующие свидетельства и заверив их у нотариуса. Так, одна супружеская пара, пострадавшая от клеветы, воспользовалась такой процедурой в I486 году, и это был, вероятно, не единичный случай.
Жесты тоже могут задеть честь, повредить репутации. Но оскорбительные жесты редко описывались, да и серьезность такого оскорбления нам не вполне очевидна. Жесты в отношении женщины могут быть сделаны с намерением обидеть ее или просто быть истолкованы как таковые: например, прикосновение к капюшону на накидке молодой девушки воспринималось как серьезное покушение на ее особу, чуть ли не изнасилование. Тогда близкие потерпевшей обращались в суд или добивались возмещения ущерба иными путями. Точно также развязать пояс женщины, прикоснуться к ее волосам значило подвергнуть ее оскорблению. А когда чужой человек гладил по волосам ребенка, не получив на это разрешения, семья расценивала этот жест как агрессию.
К нашему большому сожалению, мирные и дружественные жесты, мягкие слова не оставили никаких следов в официальных документах.
В целом повседневная жизнь большинства парижан в конце Средневековья ускользает от взгляда историка. Лишь иногда, по воле случая, проявляются кое-какие черты, ведь составителям документов до нее не было никакого дела. Так что следует продолжать терпеливые поиски разрозненной информации, используя классический, но всегда результативный подход к истории города: опираться на экономические и социальные критерии. Уровень богатства, ремесленная и торговая деятельность, спектр профессий и должностей — из всего этого складывается система отношений и субординации, определяющая законы жизни и возможности социального возвышения. Париж, включая бытовую сторону жизни, — это целый мир, как говорится в панегириках в адрес столицы. Это и резиденция властей — высших (короля), важных и разнообразных (королевских слуг и доверенных лиц), подчиненных, но вездесущих (феодалов, религиозных общин). Наконец, встав на точку зрения Церкви, наше исследование затронет и другие грани этого мира, мира французской столицы. Причем для большей наглядности мы разделим эти три взгляда на повседневную реальность.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
БРЕМЯ НАВЯЗАННОЙ ИЕРАРХИИ
В средневековый период смешение социальных статусов, профессий и уровней материального положения во многом подавляло соблазн социальной сегрегации, свойственный ученым особам или магистратам. В городе жили бок о бок бесправные и могущественные, бедные и зажиточные. Это не означает, как опасались некоторые моралисты, стирания различий, забвения прерогатив. Приходится даже утверждать обратное. Привилегии, ранги ревностно соблюдались и охранялись, обрастали всякого рода степенями и нюансами, классифицировавшими и упорядочивавшими средневековое парижское общество. Теперь нам трудно их уловить, но их значение нельзя недооценивать.
Все парижане составляли одно сообщество, которое жило и работало в городе, но это сообщество не было единым целым, объединением равных. Эта очевидность в первую очередь касается различий по уровню богатства. Первым делом мы расскажем о том, что привносили эти различия в состоянии в условия повседневной жизни. Другая форма могущества была дана властью, вверенной королем для исполнения правосудия, контроля за финансами, верной и преданной службы ему для блага общего дела и в его интересах. Наконец, мы рассмотрим могущество, происходящее от принадлежности к миру Церкви. Необходимый посредник на пути к спасению, Церковь присутствует на всех уровнях общества и во все важные моменты в жизни каждого человека.
Между отдельными личностями в группах завязалось множество связей. Эти связи устанавливали иерархию, ибо в нашем мире каждому отведено его место по воле Провидения, определяющего человеку роль в большом мировом спектакле. Совершенно естественно, что существуют великие и малые, хотя в глазах Бога все они лишь бедные грешники. Во всякой организации существуют низшие и высшие, те, кто командует, и те, кто подчиняется. Никто не выбирает своего места на лестнице власти, смиряясь с иерархией. Все общество зиждется на трех сословиях, неравных социально, но солидарных, у каждого из них есть свое предназначение: на вершине находятся те, кто молится (Церковь), затем идут те, кто сражается (дворянство), и, наконец, те, кто трудится (крестьяне, а по сути, в основном богатые горожане, которые могут участвовать в политических дебатах). Такова идеологическая схема. Разумеется, эта модель не применяется механически, сложные общественные связи противятся чересчур упрощенному порядку. Однако этой идеологией неравенства проникнуто все средневековое общество, и парижане не составляют исключения. Ее давление ощущается на всех уровнях, но она тяготеет не столько над богатыми, сильными мира сего и Церковью, сколько над бедными, слабыми и малыми, которые должны оставаться на нижнем уровне навязанных иерархий — порой противостоящих друг другу, но чаще всего подкрепляющих одна другую. Солидарность трех сословий — прекрасная тема для проповеди или ученого рассуждения, но в повседневной жизни она очень редко исходит сверху.
Взглянув на парижскую жизнь под тремя углами зрения, можно провести различия в образе жизни обитателей столицы. Каким образом эти миры — духовный и светский — дополняют друг друга? Противостоят ли они друг другу, соперничают ли? Идеология, богатство и политическая и церковная власть оказывают определенное давление на условия жизни парижан в Средние века.
Глава четвертая
Мир денег: те, у кого они есть, и те, кому их не хватает
Центр этого мира находился на правом берегу Сены, который на первых планах Парижа обозначен попросту как Город. Квартал торговцев, финансистов, обосновавшихся в Париже, потому что мегаполис порождает мощную экономическую деятельность, начиная с нужд потребления, и потому что в столицу стекаются средства, собранные органами королевской власти. Политические функции вызывают финансовую динамику, которая не связана напрямую с развитием торговли или производства, но привлекает в равной степени. Этот мир денег, столь часто обличаемый за развращение нравов, еще весьма непрочен и опасен для тех, кто попал в него и разбогател.
В то же время в Париже, как и в любом другом большом городе, сосредоточено много бедных людей, которым не на что жить, кроме подаяния или благотворительности монастырей и богаделен. Поскольку они весьма многочисленны и собраны в городе, они внушают страх, и Париж в конце Средневековья
