Это были мастера из почтенных цехов, перечисленных в порядке почетности в списке цеховых стягов, составленном по ордонансу 1467 года; у них зачастую было кое-какое имущество в деревне и несколько источников дохода в своем квартале, но жили они прежде всего своим трудом — ремесленника или торговца. В налоговых документах они обозначены как лица со средним доходом. Они составляют живые силы столицы, на их процветании и оптимизме основана динамика города. Именно они вкладывают средства в строительство, оживляют местную торговлю и дают работу слугам и подмастерьям. Очень мало прямых свидетельств сообщают нам конкретные примеры: документы такого типа сохранились лишь в том случае, если был судебный процесс, или же по счастливой случайности.
К последнему относятся бумаги одного портного, который жил в XV веке на левом берегу Сены и прозывался Коленом де Лормуа. Его счета охватывают два десятка лет — с 1423 по 1444 год, в мрачный для парижан период, когда поневоле приходилось торговать в кредит, но из осторожности вести точные записи. Колен шил камзолы, плащи, накидки и брал деньги за материю, кройку и отделку — меха, подкладку, пуговицы и прочее. В счета портной заносил крупные расходы (в частности, за аренду своего дома), доходы (зачастую ожидаемые), поступления от работы. Из них следует, что он часто одевал нескольких членов одного семейства. Например, один певчий из Арраса уплатил за пошив камзола для себя, плаща для одного из своих племянников, затем за починку накидки, за пошив мантии для другого племянника; за все эти заказы было уплачено «два золотых дордрехта{13} на сумму в сорок парижских су». Клиентура Колена в социальном плане была разнообразна. В нее входили важные нотабли, например Жан Санген, побочный сын Гильома Сангена, узаконенный в 1401 году, поскольку являлся единственным наследником мужского пола, получивший в 1414 году дворянство и умерший в 1468-м. У него было восемь детей: пять мальчиков и три девочки, трое из которых упоминаются в счете за перешитую или новую одежду, вышедшую из-под трудолюбивых рук Колена де Лормуа. Портной одевал и магистров университета, студентов и ремесленников, которые не платили за приобретение тотчас же, но при свидетелях давали письменное обязательство заплатить в положенный срок. Вот одна из таких расписок: «Колен Филандрие должен мне сумму в 26 парижских су за плащ, который я ему продал в первый день мая этого года в присутствии Ролана Кордонье и слуги Алардена Кордуанье. Означенную сумму оный Колен пообещал уплатить мне на ближайшую Пасху. Составлено в 15-й день августа года 1425».
Мир добрых ремесленников существовал так же, как и мир городской элиты. По примеру благородных родов или семейств богатых нотаблей средняя буржуазия обрастала семейными связями, заключая брачные союзы между людьми одной профессии или схожих ремесел. Деловые связи, отношения с соседями, различные контакты внутри прихода или цеха поддерживали и поощряли взаимопомощь. Семья, стремящаяся преуспеть, равномерно распределяет своих членов и союзников между всеми возможными областями деятельности — между мастерской или лавкой, светскими или церковными должностями: имея среди родственников и друзей кюре или каноника, можно пристроить сына в учебное заведение, а прокурор, знающий мир Шатле или парламента, поддержит кандидатуру племянника или зятя на нужную должность, и все эти сложные и тщательно поддерживаемые связи дают надежду на повышение по социальной лестнице, увеличение доходов и уважение в обществе. Этапами такого возвышения становятся совет приходской церкви, в котором мещане делаются старостами, дополнительная муниципальная должность — глашатая, пристава или квартального, которую можно исполнять без отрыва от производства. Не всегда подобная стратегия приводила к успеху, и множество семей добились только относительного благополучия, которое, впрочем, рухнуло после кризиса начала XV века. Разорение лавочников и ремесленников повлекло за собой и упадок города. В преамбулах королевских ордонансов говорится об этом с горечью. Разоренные или обедневшие простые люди пополнили собой ряды бедняков и тех, кого в налоговых документах называют неимущими.
От достатка к выживанию: бедняки и обнищавшие
Повседневная жизнь бедных парижан ненадежна и сводится к преодолению изо дня в день всевозможных трудностей, чтобы раздобыть пропитание или кров. Найти хоть какую-то работу, которая принесет кусок хлеба, возможно в большом городе, когда он процветает. Зачастую неквалифицированные рабочие или разорившиеся ремесленники собирались с самого утра на Гревской площади, пытаясь найти временную работу: землекопа на стройке, помощника для перевозки грузов — на день или на неделю. В документах говорится о поденщиках, занимавшихся торговлей вразнос, предлагавших свои услуги или перепродававших в розницу продукты или предметы повседневного спроса. При случае они могли наняться за несколько черных монеток в помощники к мещанину или служанке из зажиточного дома.
Огромная масса слуг, которые могли рассчитывать лишь на свою пару рук при наличии постоянного места работы, пополняла армию обездоленных. Лакеи и служанки не имели уверенности в завтрашнем дне, если придутся не ко двору, поссорятся с хозяином или управляющим. Подыскать себе новое место нелегко, конкуренция здесь жесткая, ведь экономическое положение осложняется, а Париж привлекает к себе толпы бедных и неимущих в поисках работы.
Эти люди могут стать нищими и жить только подаянием. Выжить, побираясь под окнами, было целым искусством. В каждом квартале были свои бедняки, часто селившиеся у дверей церкви, а порой являвшиеся на раздачу хлеба в монастыри. Мир профессиональных нищих был достаточно хорошо организован, и каждый в нем знал, когда будут похороны, где нуждающимся раздают хлеб или мелкие монетки, но и раздатчики научились различать тех, кто несколько раз являлся за милостыней, оставленной покойным. Свадьбы и крестины тоже могли сопровождаться раздачей еды и денег. Религиозные общины в определенные дни, чаще всего на праздник святого покровителя, раздавали еду и деньги узникам, больным, нуждающимся. Некоторые имели официальное право просить милостыню: например, слепцы из приюта «Пятнадцать Двадцаток»{14} или нищенствующие монашеские ордены, в частности францисканцы, которые сами избрали себе такую долю; для них нищенство было не печальной необходимостью, а формой благочестия; часть собранной милостыни они раздавали другим.
Нищенство вкупе с благотворительностью тоже можно рассматривать как один из регулярных потоков обращения денег и имущества. Между материальными и духовными благами совершается обмен: дающие деньги из милосердия получают взамен деятельные молитвы бедняков, которые страдают в этом мире и копят духовные богатства для того света. Нет сомнений, что такой обмен может приобрести нарочитую форму. Семья, выказывающая в нескольких церквях посмертное милосердие одного из своих членов, извлекает из этого свои преимущества: возрастает их престиж в земном мире, что порой компенсирует дурное настроение от чрезмерной щедрости покойного. Прекрасный тому пример содержится в завещании Дени де Моруа, генерального королевского прокурора в парламенте, составленном в 1411 году. Дени тщательным образом организовал раздачу разных сумм в день своих похорон. В частности, он выделил деньги на милостыню неимущим (16 ливров, из расчета 1 денье на человека), чтобы раздавать ее в местах, отведенных для нищих, в течение недели. Благодаря этому Брониславу Геремеку удалось составить карту мест раздачи милостыни в Париже.
Все завещания составляли по одному образцу с тех пор, как начиная с XII века Церковь вменила в обязанность написание завещания, а умереть, не выразив последней воли, стало считаться грехом. Завещатель мог располагать имуществом, не подлежавшим передаче по закону его детям, и воспользоваться этой свободой, чтобы искупить свои прегрешения, завещав деньги в пользу бедных или монахов, которые займутся раздачей имущества.
Однако к концу Средневековья нищенство и выставленная напоказ бедность стали подозрительными, и парижские мещане, не в силах бороться с количеством нуждающихся, потребовали принять меры. По словам муниципальных властей и правителей, в Париже было слишком много мужчин и женщин, которые скатились от случайной работы по найму к нищенству и от праздности к преступности. Эта проблема возникла, судя по всему, гораздо раньше эпидемии чумы 1348 года, и в определенном смысле учреждение в Париже, как и в других крупных городах Запада, нищенствующих орденов, которому способствовали пожертвования их монастырям, в частности в виде земельных угодий, стало отражением возмущения, вызванного нарочитой роскошью и богатством, соседствующим с крайней бедностью. Но
