— Я не жду чуда. Ее положение крайне серьезно. Джон заткнул уши, мотая головой:
— Не верю. С ней ничего не может случиться. Ей только сорок шесть! О, Господи, нет!!!
— Подожди. Быть может все. Только твое присутствие способно сотворить чудо. Но надежды почти никакой.
В палату Джон вошел, улыбаясь из последних сил. Глубоко запавшие глаза оторвались от своего видения и медленно переместились в сторону вошедшего. Внезапно отечное лицо матери вздрогнуло. Она узнала. Заплакала.
— Мамочка! Ну что ты?! Я приехал. Ты была больна. Теперь поправляешься. Поправишься.
Она часто-часто закивала.
— И тогда ты и папа поедете со мной к месту моей службы, а потом все вместе поедем вокруг Европы.
Пока Джон говорил, лепетал, успокаивал, с лицом матери происходила видимая перемена. Отек спадал, не оставляя морщин, кожа разглаживалась. Появился румянец. Взгляд стал осмысленным. Она была просто красива сейчас.
Сын смотрел на нее и думал:
— Чудо! Чудо! С ней ничего не может произойти. Она поправится. Непременно. Когда она уснула, тихо дыша, Джон решил съездить домой. Но, едва он встал с кресла, мама открыла глаза:
— Сынок, не уезжай. Побудь со мной. Потом отдохнешь… — Запнулась, перевела дыхание.
Три дня и три ночи мать с сыном говорили без остановки. Вспоминали детство Джона, ее с отцом молодость. Смешные и грустные семейные истории. Не говорили только о музыке и о его будущем. Оба боялись.
К концу третьего дня мать вдруг, глядя на сына совсем прозрачными, небольными, глазами, сказала:
— Теперь поезжай домой. Тебе надо отдохнуть. Три ночи без сна. Она поцеловала его:
— Прощай, мой мальчик! До завтра. — Задержала голову сына в ладонях, всматриваясь долгим взглядом, погладила, как в детстве, по голове. — Иди. Позови папу.
Он вошел в дом. И вдруг спокойствие последних часов улетучилось. Он принял ванну. Постелил себе в кабинете. Перенес телефон поближе. Но перенапряжение не давало уснуть.
После взятой у бабушки таблетки снотворного Джон впал в странное состояние. Это не было сном. Ум его бодрствовал, тело же было словно опутано ватой. А внутри росла и ширилась боль.
Он почти не удивился, когда зазвонил телефон. В нем что-то кричало «Нет!», и это страшное «нет» вырвало его из ваты.
Тусклый голос отца произнес:
— Сын, мама только что умерла.
Комната сделала вираж перед глазами. Надо было что-то сказать отцу. Усилием воли задержав кружение, он уперся взглядом в часы. Четыре утра.
— Я еду, папа.
Дороги туда Джон не помнил. Его провели в палату. Мама лежала тихая и улыбающаяся. Лицо ее было юным.
Он упал рядом с кроватью. Страшный хрип рвался из его груди… А дальше — провал. Почти на сутки.
Он сидел дома в затемненной комнате. Глаза опухли от слез. Вдруг дверь тихо открылась, и он с трудом понял — Рэд. Откуда? Ведь он тоже в армии.
Голос Рэда: «Я узнал о смерти твоей мамы, а несколько часов назад умер мой отец», — дошел до Джона. Он встал и пошел навстречу другу. Они обнялись и, не стесняясь, заплакали.
День маминых похорон. Вдоль всей дороги от дома до кладбища в молчании стояли фэны. Он видел эту живую ограду, но сам еле двигался и ничего не воспринимал. Последние дни Джон провел на лекарствах и снотворном. Голова гудела и потрескивала от таблеток, но зато он видел сны, в которых мама жила. И в эти последние мгновения сны проходили перед глазами, не давая осознать случившееся. Отец и дядя держали Джона под руки.
— Мальчик мой, пора прощаться с мамой.
— Нет! — рванулся Джон. — Нет!! Нет!!
Забился в истерике около гроба. И вдруг затих. Бессмысленным взором посмотрел на гроб и, наконец, заплакал.
Он едва прикоснулся губами к ее, уже ставшему мраморным, лбу и Внезапно понял — ее никогда не будет.
Вечером, теряя сознание от усталости и боли, Джон закрыл глаза и тут же увидел маму. Она сидела на лужайке за их старым домом и перебирала цветы. Закончив, попросила: «Спой, сынок». И вдруг возникла мелодия маминого любимого госпела:
Во сне он не слышал голоса исполнявшего, но кто-то внутри сказал: «Это твоя мама. Она теперь будет песней».
Отец разбудил его уже ночью. На губах сына застыла детская улыбка, да и губы были по-детски пухлыми.
— Сынок, ложись в постель. Я раздену тебя.
Голова сына легла на отцовское плечо, и он прошептал:
— Папочка, ты не думай, мы поедем вместе, как хотела мама. Мы ведь с тобой теперь сироты.
Наутро, одетый в уже ставший привычным траурный костюм, Джон появился в доме Рэда. Нельзя было после собственной потери не отдать последний долг отцу своего лучшего друга.
Он снова шел по той же дороге на свою Голгофу. Сегодня на маминой могиле устанавливали памятник. После грустной церемонии Джон зашел к маме. Надпись «Она была солнцем нашего дома» воскресила ужас последних дней.
«Больше не могу, — подумал он. — Скорее назад, в армию, к ребятам».
Ребята приняли Джона тепло, но обостренное чутье подсказало ему, что сей час его нагружают больше остальных. И, видя такое бережное отношение к себе со стороны чужих людей, он приказал себе з а б ы т ь, но знал, что не забудет никогда. Джон даже нашел в себе силы петь ребятам, хотя они, естественно, не просили из уважения к его горю. Он не мог петь только тот, приснившийся, госпел.
Обязанности его были однообразны, но ответственны: Джон водил джип и всегда помнил, что жизнь другого человека тесно связана с его работой. Однажды на учениях джип шел впереди танковой колонны, и вдруг — разрыв двух баллонов. Командир, сидевший рядом, не успел бы остановить танки даже по радио. Мгновенно Джон вспомнил — у командира двое детей. Из последних сил вывернул руль, и они полетели в кювет. Обошлось даже без травм. Этот случай исцелил Джона окончательно. Люди связаны друг с другом. И, когда человек искусственно рвет цепь, природа должна восполнить недостающее звено. Замена бывает уродлива — звенья то слишком коротки, то слишком растянуты, а то и вовсе деформированы до
