— Тогда зачем ты обижаешь меня? — печально проговорил Джон. Скотти не был готов ни к такому вопросу, ни к дрожи в голосе друга. Он вздрогнул, словно от удара. В маленьких глазах прыгал еще озорной огонек от удачной провокации. И Джон понял — Скотти решил разрядить обстановку любым способом.
— Скотти, дружище!
— Прости, я не хотел обидеть тебя.
— Добрый старый дружише!..
Ребята уставились на них, не понимая, что происходит. Начала разговора они не уловили. Полковник остро глянул на друзей — сцену объяснения пора было прекращать. Джон и Скотти поймали этот взгляд одновременно. Тонкая рука Короля мягко коснулась костлявой руки Скотти.
— Идем, дружище. Кажется, пора начинать.
Но пора еще не пришла. Заглянул продюсер и увел куда-то Полковника. По том примчался помощник продюсера и утащил ребят смотреть — удобна ли сцена.
Джон снова остался один. Подошел к своему столу, заваленному поздравительными телеграммами. Фэны были счастливы. Его выход на сцену был и их звездным часом. Однако сейчас читать их послания он не мог. Внутренняя дрожь не да вала сосредоточиться. И он бережно начал складывать их в шкатулку.
Медленно раскладывая телеграммы, он вдруг наткнулся на надпись, сделанную красным фломастером: «Прочитать перед концертом». Он вскрыл бумажную по лоску и увидел подписи — Мэк, Джерри, Карл. Его друзья. Его юность. Сегодня их здесь нет. Да и чего бы им стоило собраться вместе?! После стольких лет. Пути их давно разошлись.
Джерри пережил подлинную драму — остракизм, когда женился на своей родственнице. С ним расторгли все заграничные контракты. Возвращение на родину тоже было омрачено — выступления его были запрещены. Джерри подался, как и Джон, в кино. Но его контракт был гораздо короче, чем у Джона, и он давно вернулся на эстраду.
Мэк значился теперь в списках первых кантристов страны. Его кантри-баллады были подчас страшны. И успех его был бы необъясним, если бы публика не была заинтригована. Мэк никого не подпускал к себе близко. У него не было потребности в людях. Детство его было суровым — нежности не допускались в этой семье. С ним никогда не носились, не облизывали. Он знал, что такое — драться с мальчишками до кровянки. Умел постоять за себя. Он был Геккльберри. И его баллады были пропитаны этой бравадой. Карл называл их эстрадно-уголовными.
Сам Карл вышел из кантри, а затем стал рокером. И попал во «второй эшелон». Что-то не сложилось. Будучи талантливым композитором, Карл не стал талантливым исполнителем. Он не верил в серьезность собственной музыки. Не было у него и комплексов, связанных с детством, с жаждой утверждения себя. После нескольких лет забвения Мэк взял Карла в свое шоу.
Тройка писала: «Ты наша надежда, гордость Юга всей страны; мы приветствуем твое возрождение, тебе ты должен своим учением возродить учеников своих; удачи тебе. Мэк, Карл, Джерри».
«Ишь ты, нашли струнку», — подумал Джон.
Ребята неоднократно заявляли даже в печати, что все рокеры — его ученики. Даже теперь, когда каждый шел своей дорогой, они по-прежнему считали Джона учителем.
«Жаль, нельзя начать сначала. Может, пели бы вместе», — сентиментально подумал он. И туг же покачал головой. Нет. Начиная вещь, он никогда не знал, как сделает ее. Каждый раз песня звучала иначе, чем прежде.
Никто, включая его самого, не мог знать — как пойдет. Песня выходила из повиновения, оборачиваясь новой мерцающей гранью. Музыка вела его и заставляла забывать обо всем. И, конечно, он был жалким идиотом, когда позволил Полковнику настоять на киноконтракте.
Эта мысль снова вернула его в гардеробную. Где они все? Посмотрел на часы. Такая пропасть времени!!!
Бережно положил послание друзей в ту же «сувенирную» коробку, где лежа ли и прочие телеграммы. Слабость, конечно, но она всегда была при нем во время концертов. С первых гастролей.
Закрыл шкатулку. Включил весь свет и сел гримироваться. Отражаясь от зеркала, свет резал глаза, выбивая слезы. Правый покалывало. Легкая эта колющая боль появилась год назад. Джон относил такие явления за счет перегрузок при съемках — чересчур яркий свет юпитеров. Однако зрение не ухудшалось, и беспокоить врачей он не стал. Изредка глаз слезился, но еще с юности он не считал для себя возможным обременять занятых ученых людей.
Джон закрыл глаза, давая им возможность привыкнуть к яркому свету, и в этот момент рядом на столе грянул телефон. Он машинально поднял трубку.
— Да? — пытаясь изменить голос, произнес он.
— Дорогой, ты так и не научился играть, — сказал голос Прис. Вздрогнув от насмешки, Джон все же вздохнул с облегчением; свой голос. Жена продолжала щебетать:
— Лиз сегодня тиха невероятно, словно понимает, что ее папочка готовится к решающей битве за звание артиста.
Снова легкий укол. Такая манера разговора стала присуща ей с тех пор, как родилась Диз. Она мгновенно поняла, что дочь для него — все. И что бы ни было между ними, один только вид лепечущей дочурки утишал гнев, снимал усталость, заставляя идти дальше.
Он вспомнил, как хотел сына. Хотел, чтобы парень играл в футбол, дрался с мальчишками. Потом бы получил хорошее образование и выбрал умную специальность. Возможность сценической преемственности Джон исключал полностью. Жутко было помыслить, что его ребенок окажется на сцене. Только не певец.
Родилась дочка, и он вдруг почувствовал, что внутри лопнул нарыв, назревший за последние безрадостные годы в кино. Джон понимал: дочь не пойдет по его стопам. Прис с присущим ей изяществом займется дочкиным будущим.
— Не волнуйся, дорогой, — сказала Прис. — Удачи тебе.
Изящество жены изменило ей на этот раз. Удача… Это понятие определило жизнь их нации. Другого мерила не существовало. Удача — успех. Словно не было понятий — счастье, радость. Когда-то, встретив Прис во время своей службы, Джон был поражен, насколько эта маленькая, похожая на статуэтку круглолицая девочка не интересуется рекламой. Она казалась очень одинокой, и поначалу Джон думал, что Прис растет без матери.
Как-то она позвонила и сказала, что не пойдет с ним в кино, потому что папа запретил ей.
В окружении ребят он стоял у кинотеатра, когда она все-таки появилась.
— Отпустили? — обрадовался Джон.
— Да, мама уговорила его, сказав, что мне не следует упускать такой шанс, — простодушно выложила она. Так Джон узнал, что у девочки есть мать, которая делает на него ставку. И от этого снова зашлось сердце. Стало тоскливо с ней. Конечно, он оставался бесконечно добрым, но твердо помнил — никаких слабостей. А она стала стремиться все чаще появляться в его обществе, поняв, что это престижно.
Когда срок службы истек, Джон простился с ней, как с сестренкой. Потом начались съемки. Он и забыл о ней.
Поэтому письмо, полученное им во время передышки между фильмами, явилось полнейшей неожиданностью. Родители Прис спрашивали без обиняков, нельзя ли дочке приехать в гости к Джону и его отцу на каникулы. Он страшно удивился, а главное, незамедлительно понял причину — он стал звездой, и его доход постоянно возрастал. Вечером Джон зашел с письмом к отцу. Тот, прочитав, потер лоб рукой и сказал:
— Сын, она милая девочка. Вы были дружны. Ты ведь даже хотел покровительствовать ей когда-то. Пусть приезжает, а? Она будет при бабушке. Это не повлияет на твою карьеру.
Джон снова, услышав это слово, горько задумался. Карьера. Только карьера. Забота о ней стала главной даже для отца. Никого абсолютно не интересовали его человеческие чувства.
— Ответь им сам, папочка. Пусть приезжает.
Придя к себе, Джон поднялся в мамину комнату, ключ от которой хранился только у него. Когда в доме убирались, он сам открывал и закрывал ее.
Большой фотопортрет висел на стене против окна. Здесь еще чувствовался мамин аромат. Или это
