никогда не простит своему наставнику. Слишком много тот знал о нем. Слишком долго водил его, словно собаку на поводке. «Очевидно, то же чувствует по отношению ко мне Прис», — подумал он. Но сейчас только Полковник со своим житейским цинизмом мог быть полезен.
И Джон принял его слова.
— Да, Полковник, я все понял. Но вы же знаете, что в случае неожиданности, как вы это называете, — усмехнувшись одной половиной рта, сказал он, — я буду рад. Я…
— Знаю, знаю. Давно. А ты знаешь, что это я посоветовал режиссеру дать тебе роли с детьми? Тебе нужен ребенок. Не наследник. Ребенок. У меня вот есть ты. У тебя такого варианта не может быть. Тебе нужно свое. Я всегда жил за кого-то. И по-другому не хочу, — жестко добавил он. — И учти, я ни в чем не изменю себе. Таким я создан. Таким умру. Вот тогда ты, я уверен, вспомнишь о бедном старом Полковнике по-иному.
Питомец покачал головой.
— Что ты качаешь головой? — возмутился наставник. — Ты осиротеешь.
— Простите меня. Я не об этом. Не о вас, — поправился Джон. — О себе. Вы переживете меня.
— Господи, только не это, мальчуган. Негоже старикам хоронить молодых.
— Ничем не могу помочь, — отшутился Джон.
— Да с чего это ты? Джон пожал плечами:
— Я так думаю. И хватит об этом, — твердо, как никогда прежде, пресек разговор.
С тех пор прошло… Сколько? Три? Четыре года? Около того. Джон был в форме, хотя приступы слабости и гипертония донимали по-прежнему. Но думать об этом он не хотел. Просто знал. Единственное, что он заставил себя сделать (не без помощи врачей и тяжелой ломки, конечно), — отказался перед своим «возрождением» от употребления таблеток.
Полковник несколько раз пытался возобновить разговор о здоровье, но натыкался на глухую стену. Потом, видя, что питомец на здоровье не жалуется и ничего трагического не происходит, успокоился.
Да, он еще жив. Молод. Молод? Нет, этого он не чувствует. Но через несколько минут он снова выйдет на сцену, чтобы петь. Петь для людей.
Джон улыбнулся, глядя в зеркало, экстравагантности подобной мысли.
Год спустя случилось то, чего опасался Полковник, боялись его ребята и, кажется, ждал он сам. Прис, перепуганная, сообщила, что беременна. Ни минуты не колеблясь, Джон назначил свадьбу через неделю.
Церемония, несмотря на пышность, была слишком скоропалительна. Женская половина фэнов зашлась в слезах и нелестных воплях по адресу Прис. Даже среди гостей в открытую велись разговоры, что Прис женила на себе Джона, забеременев.
Полковник держался стоически, отражая натиск прессы. Родные ликовали. Джон был напуган. Надо было срочно решать вопрос о ребятах. Прис больше не хотела делить его ни с кем, как он и предполагал.
Осторожно, но отнюдь не безболезненно, говорил Джон с каждым из своих друзей. Они все понимали. Правда, и здесь помог Полковник. Он подготовил почву для отступничества питомца.
Пресса было за это ухватилась, стала донимать ребят вопросами. Но ни один ни словом не задел не только Джона, но и Прис. Такая деликатность заставила его ощутить себя предателем и подонком. Он бросился их благодарить и от каждого услышал:
— Брось. Все нормально. Если мы будем нужны, ты знаешь, где нас найти. И вот родилась Лиз. Он от радости готов был одарить всех, хотел разделить свою радость с друзьями. Обзвонил их. Вызвал к себе. Они, видя его таким счастливым и сияющим, быть может, впервые после маминой смерти, почувствовали себя совсем непринужденно. И, когда пришла очередь Рэда говорить тост, он сказал:
— За твою дочь и жену мы уже пили, дружище. Давайте, мужики, выпьем за нашу неразрывную связь. Что бы ни случилось, мы — будем мы! Не он, он, он, я, ты… Мы!
Боже, какую встречу они устроили Прис! Она оттаяла к ним, подобрела и в счастливую минуту сказала мужу:
— Дорогой, я совсем не против видеть их иногда в своем доме. — Джон был, словно мальчишка, на седьмом небе от радости, пока, разговаривая с Ламом по телефону, чуть не брякнул ее слова. На ходу перестроился:
— Жена будет рада видеть вас всех у нас.
Джон помрачнел. Прис сказала «в своем доме», не в «нашем». Но не стал заострять внимание, уговорив себя, что это оговорка. Вскоре выяснилось, что не оговорка. Она стала переделывать все на свой вкус. Он, впрочем, ничего против не имел. Только когда она потребовала ключ от маминой комнаты, Джон, пожелтев, тихо и бешено сказал:
— Никогда! Слышишь? Никогда! Места мало?! Куплю тебе еще дом. Но эту комнату — никогда! — не смей трогать.
Прис струсила. Таким она его не знала. И, естественно, она больше к этому вопросу не возвращалась.
А потом, когда узнала, что муж уходит из кино, чтобы вернуться на сцену, стала осторожно, но постоянно подсмеиваться. Как-то Джон запел дома.
— Репетируешь? Между прочим, Лиз боится твоего голоса. Плачет. Не может заснуть.
Он испуганно и пристыженно замолчал. Если Лиз от этого плохо, он не будет. Петь ведь можно и в студии. А то, что Лиз боится его голоса, Джон знал. Вначале не понимал. Расстраивался. Потом Лили сказала ему:
— Ты что? Это же естественно. Она все время при женщинах. Твой глубокий голос непривычен для нее. Заходи почаще.
Джон стал заходить каждую свободную минуту. И вскоре был вознагражден. Лиз, сидевшая на руках у матери, улыбнулась, обнажив четыре маленьких зубика, и потянулась к отцу. Он подхватил ее, захлестнутый волной счастья, и мгновенно обмер — вдруг дочка испугается его порыва. Но она что-то проворковала и прижалась к нему.
— Что ж, поздравляю, — медленно, с какой-то странной усмешкой сказала Прис. — Она признала в тебе отца. Ты и ее приручил.
Ревность? Глупо. С того дня Прис не упускала случая уколоть мужа. Чаще всего дочерью. Джон понимал — ей нелегко. Он весь в работе. Мало времени проводит с ней. Устает. И решил не сердиться. Однажды, правда, попытался поговорить;
— Прис, девочка, что происходит? Может быть, я чем-то обидел тебя? Скажи мне. Ты знаешь, я иногда на ходу выпадаю в осадок. Плохо себя чувствую. Я понимал — не всегда есть оправдание моему поведению. Но, дорогая, я не хотел бы, что бы ты что-то затаила на сердце.
— Есть, сэр! — отшутилась жена.
— Да нет. Погоди. Я, правда, был скотиной по отношению к тебе. Но если ты сейчас живешь с этим, стоило ли выходить за меня? Замыкаться на мне? Я могу сказать только — ты дорога мне. Я не знаю, что было бы, если бы ты вдруг ушла от меня.
— Благодарю. По-моему, ты впервые говоришь мне такие слова. Раньше ты просто хорошо ко мне относился. Теперь — это из-за Лиз?
— Нет, родная. Я и вправду люблю тебя. Только я нескладный — не умею говорить про это.
— Жаль, — снова усмехнувшись, сказала Прис. Джон недоуменно посмотрел на нее. Но и сейчас не обиделся — не имел права. Слишком долго она ждала его.
Ну вот, пора идти. Заглянул Полковник.
— Мальчик, пора! Через пять минут начинаем.
— 0'кей, Полковник. Я готов. Идемте?
— Тебе дадут сюда сигнал на выход. Ну, ни пуха…
— Ко всем чертям!
Джон снова посмотрел на себя в зеркало. Ужасно. Лицо дергается. Да и руки дрожат. Сколько он бился, чтобы сегодня выступить. Как ни странно, больше всего палки в колеса ставил Полковник. Ему хотелось, чтобы питомец пел тихие добренькие рождественские песни. Наиболее верный, по мнению Полковника, путь к успеху. Но питомец случайно напал на песню. Удивительную. Невероятную. Никогда
