рванули с места в карьер, каждая из групп в свою сторону. Боня даже удивился: все-таки нормальный человек после включения такой иллюминации должен полностью ослепнуть, а на батыров свет как будто и не подействовал. Может, они на ощупь и на автомате в седла взлетали? Хотя нет, все-таки повлияло. Вон двое чуть в стенку не въехали. Кони-то в последний момент свернули, а вот всадников потрепало. Но из седел те не вылетели и ломанулись дальше в ночь, нагоняя остальных.
Боня «выключил» свет и уселся прямо на землю, прислонившись к стене. Что же это было? Две группы степняков, явно не из одной команды, подъехали посмотреть место, где он разбирался с нукерами Барбэ-бека, и стали играть в гляделки друг с другом. На его счет, видимо, у обеих групп инструкции были одни и те же, уж больно слаженно они смылись. Когда удирали, показалось, что у одной из групп плащи одинаковые, зеленого цвета. У других вроде единой формы не наблюдалось. Но были ли те, барбэбековские, батыры в плащах, Боня не помнил.
В общем, дело ясное, что дело темное…
Развалины Боня осматривать так и не пошел. Настроения уже не было. Тем более начало светать, и вокруг пестрой юрты, которую Боня приметил еще по прилете, наблюдалось какое-то оживление. Откуда-то появилось с десяток степняков в пестрых халатах, и все они уселись в ряд на границе старого и нового города лицом к востоку. Из юрты выскочила девушка, судя по фигуре — Улдуз (да, точно, Улдуз, невольно заулыбался Боня) с кувшином под мышкой и несколькими пиалами в руках. Она быстро обежала всех сидящих, с поклоном вручая каждому пиалу и что-то наливая в нее из кувшина. Затем из юрты вышел еще один степняк со здоровым барабаном в руках. Судя по важной поступи и тому, что все остальные пестрохалатники ему поклонились (правда, при этом не вставая), Боня решил, что это и есть хан Сартек- муаллим. Ему Улдуз тоже подала пиалу, но уже стоя на коленях.
«Строго у них тут с воспитанием молодежи, — подумал Боня. — Или это только девушек касается?»
Барабан в руках у Сартека был примерно полметра диаметром и около метра в высоту. Судя по блеску, боковая поверхность была позолоченной, а может, и вовсе из золота, издалека не проверишь. Ремней для подвешивания барабана не наблюдалось, но вертел его в руках Сартек вполне непринужденно. Повернувшись на восход, он стал выстукивать какой-то неспешный ритм, слегка пританцовывая. Остальные, включая Улдуз, вытащили из-за пазухи по паре каких-то погремушек, напоминавших по форме булавы, и присоединились к выступлению.
Сартек затянул довольно высоким голосом заунывную мелодию. Сначала тихо, потом все громче и громче, но слов Боня все равно разобрать не смог. Остальные начали ему подпевать, а Улдуз вышла вперед и стала танцевать. Мелодия была медленной, движения девушки тоже были по большей части плавными. Хотя и резких взмахов, наклонов и поворотов тоже хватало.
«Так вот каким спортом занимается Улдуз, — отметил про себя Боня. — Смесь художественной гимнастики с шейпингом и восточными единоборствами. Может свою школу открывать. В Америке наверняка неплохие деньги зарабатывать смогла бы. Там бабы чем только не занимаются ради красивой фигуры, только без толку после гамбургеров-то».
Упражнения с булавами в художественной гимнастике Боня считал наименее зрелищными, но у Улдуз все получалось так легко и изящно (и это при таких-то формах!), что он невольно залюбовался.
Так продолжалось минут пять. А потом солнце выглянуло из-за горизонта, его лучи пронзили утренний воздух, переливаясь в извивавшихся вокруг Улдуз пестрых ленточках, и утро огласилось громкими посторонними звуками…
Из южной и центральной частей Улуг-Улуса раздались вопли, напомнившие Боне крики муэдзинов в его родном мире. Совсем немелодично, зато очень громко! Из центральной же части города, но севернее, раздался звон колокола. Против колокольного звона Боня в принципе ничего не имел, но тут колокол звонил наподобие пожарного: тупо, громко и на одной ноте. Очарование момента полностью исчезло.
«Ну вот, свободная конкуренция на рынке религиозных услуг в действии, — невесело усмехнулся Боня. — Я бы на месте паствы сбежал от этой какофонии куда подальше. А лучше бы прогнал всех этих горе-музыкантов, пока вместе играть не научатся».
Пестрохалатникам новые звуки, видимо, тоже не нравились. С ритма они не сбились, но завершили «выступление» довольно скоро. Боня поднялся и не спеша двинулся к ним — знакомиться. Его приближение заметили, и вся компания застыла и молча впилась в него глазами. Первой опомнилась Улдуз.
— Ой, это же Боня! — радостно взвизгнула она. — Я тебе вчера говорила!
После чего резвой козочкой (весьма крупной «козочкой», следует отметить) кинулась Боне навстречу и повисла у него на шее. Хорошо хоть целоваться не лезла, а то Боня и так обалдел. Впрочем, он сообразил, что Улдуз просто придерживается образа непосредственного и веселого ребенка, а вот игра это или она действительно такая, пока неясно.
Отпустив Бонину шею, Улдуз схватила его за руку и попыталась потащить к своим также бегом, но Боня решительно пресек ее порыв. Вместо этого он важно поклонился и демонстративно предложил ей руку. Хоть он и опасался, что кочевники с такими манерами не знакомы, девочка его поняла. Она весело прыснула и взяла деуса под руку, после чего пошла так же неспешно, как и Боня, при этом гордо подняв голову, расправив плечи и стараясь идти с ним в ногу. Правда при этом девушка слишком сильно вцепилась ему в руку и очень плотно прижалась к нему бедром. Чтобы не расслаблялся, видимо…
— Папа, позволь представить, — неожиданно торжественным голосом провозгласила Улдуз, — Боня Волохов! Великий воин! Великий маг! И единственный деус нашего мира!
Боня и Сартек склонились друг против друга в почтительных поклонах. Остальные пестрохалатники сменили положение сидя на пятой точке в положение сидя на коленях. Вроде и ненавязчиво, но и в непочтительности не обвинишь. Улдуз отпустила Бонину руку и, отстранившись на шаг, присела в глубоком реверансе, одновременно гордо посматривая на присутствующих и сохраняя на улыбающемся лице выражение легкого ехидства и самодовольства.
Боня еле удержался, чтобы не шлепнуть ее во время этого маневра по попе. Судя по сверкнувшим глазам Сартека, его посетила та же мысль.
— Уважаемый хан Сартек-муаллим, — взял инициативу в свои руки Боня. — Я разбил свой лагерь недалеко от вашей юрты и сегодня имел удовольствие наблюдать проведение вами утреннего ритуала. Я был восхищен (чем именно он был восхищен, Боня решил не уточнять). Очень приятно видеть, что древние науки и таинства еще сохранились в этом мире.
— Мне тоже очень приятно, — откликнулся Сартек, — что столь молодой человек чтит древние традиции. Боюсь, что среди народа хифчаков только старики да я и мои немногие последователи понимают, как важно сохранить свое единство с миром и духами предков. Отвернутся духи предков — и погибнет народ!
Видимо, верховный шаман говорил о наболевшем, но эти речи были как-то не к месту. Да и Боне он вроде как поклонился, но потом чуть ли не мальчиком обозвал. Вежливо по форме, но совсем непочтительно по сути. Эмоции от него шли какие-то скучные, как будто он не просто проиграл, но смирился с поражением, а в чудеса не верит. Боня почувствовал, что начинает испытывать раздражение. Как бы этого унылого шамана взбодрить?
— Мне очень жаль, — многозначительно сказал Боня, — что мои спутники не видели этот прекрасный ритуал вместе со мной. Среди них есть те, кто, возможно, имел счастье наблюдать его и пять тысяч лет назад. Мне было бы чрезвычайно интересно узнать, изменилось ли что-нибудь в нем за прошедшее время. А вам?
От последнего предложения Сартек вздрогнул, как от удара.
— Мы свято чтим традиции! — воскликнул он. — Вот этому дхолаку (барабану) много тысяч лет. Он переходит из поколения в поколение, и с ним говорил еще сам Ашин-Эди!
— Вы позволите взглянуть на него поближе? — заинтересовался Боня. — Только, если не возражаете, давайте не будем вести беседу посреди поля. Я уверен, что у нас есть общие интересы. Ваша дочь сказала правду — я действительно деус. А мои спутники — магические существа, которые жили здесь тысячи лет назад, но потом, после ухода магии из этого мира, скажем так, впали в спячку. Я пробудил их ото сна, и вместе мы восстанавливаем тут те традиции и возможности, что были утрачены много лет назад. Думаю, что и в ваши ритуалы мы сможем вдохнуть новую жизнь. Если вам это действительно надо и вы мне
