внезапных разводов, чудно, архаично звучит и само понятие и смысл в нем заключенный.
Ефим не придавал серьезного значения предложению Риты Шмурак, но к сватовству относился с опаской. Причина на то была давняя.
Лет восемь назад дальняя родственница Ефима, женщина пожилая, ушлая, как-то его спросила: «Ты хочешь устроить себе счастье на всю жизнь?»
Вопрос показался ему забавным. «Кто же не хочет?» - ответил он, не догадываясь, куда клонит старушка. «Хорошо, хорошо, что хочешь. Ты вполне взрослый, вполне подходящий жених. Так слушай меня. Есть у меня знакомая еврейская семья, люди приличные во всех отношениях. Я имею в виду родителей той девушки, той молоденькой студентки по медицине. Писаная красавица, скажу я тебе, и умница. Бэкицэр, короче говоря, ты понимаешь, о чем я говорю».
«Чепуха какая-то, - подумал тогда Ефим, но сам не зная почему, согласился посетить эту самую приличную во всех отношениях семью. - Ладно, пойду посмотрю, что я теряю? Интересно, что за писаная красавица?» Желает ли она с ним знакомиться, он не затруднился подумать. И в один прекрасный вечер, принаряженный, тщательно выбритый, с красиво уложенной шевелюрой, направился на смотрины.
Пожилой, рыжий, лысеющий еврей встретил Ефима в богатой, но безвкусно обставленной комнате, оценивающе прощупал его взглядом.
«Как я понимаю, вы есть Ефим, родственник Цили Лазаревны?» - спросил он.
«Да», - ответил уже начинающий жалеть о своем приходе сюда жених.
«Ну, тогда присаживайтесь сюда и рассказывайте».
«Что именно я должен рассказывать?»
«Как что именно?! Все именно!»
Предполагаемый тесть задал Ефиму вопросов двадцать: кто его родители и предки с обеих сторон, где и сколько он учился, где работает и сколько зарабатывает, и т.д. и т.д.
Ефиму показалось, будто он должен заполнить огромнейшую анкету, предназначенную для поступающих на сверхсекретный объект. Его начала не на шутку бесить бесцеремонность рыжего папочки.
В комнату вошла невысокая тучная женщина с карими навыкате глазами.
«Фирочка, - указал глазами на Ефима рыжий, - это тот самый парень, который...»
«Я уже догадалась, - сказала она, стараясь изобразить улыбку. - Наша дочурочка, Лизочка, еще не вернулась из института, скоро придет.. Может, мы пока чайку попьем?»
За чаем Фирочка, точнее Фира Григорьевна, к ужасу Ефима, обрушилась на него с такими же и в таком же количестве вопросами, что и ее муж.
Ефима передернуло. Он буркнул: «Я уже ответил вашему супругу на все вопросы». На что супруг мудро заметил: «Не мешает, молодой человек, повторить... Она мать! Нам обоим необходимо знать все о человеке, который... В общем, вы понимаете».
Предполагаемая невеста, очевидно, была предупреждена о посещении их дома одним молодым человеком, который интересовал ее как гуся перчатки. Хлопнула входная дверь... «О! Это Лизочка, - прислушался папа, - Фира, пойди ее встречай».
Вскоре мама вернулась и сообщила, что Лизочка сейчас придет, только переоденется. «Соломон, - обратилась она к мужу, - опусти штору, солнце нагоняет жару».
Наконец, появилась Лиза, Лизочка. Но в каком виде?! Боже мой! В этакую-то жару она закуталась в шерстяной плед, на ногах - валенки, щека завязана белым платком.
«Лизочка! Что с тобой?» - ужаснулась мать.
«Ой, мамочка, вдруг заболела», - притворно жалобно протянула Лизочка.
«Ой! - всплеснула руками мамочка. - Так иди же скорее ложись в постель!»
«Как жаль, у нас гость, а ты захворала», - сокрушался папочка.
«Что поделаешь, — промямлила Лизочка, метнув на Ефима озорной и насмешливый взгляд красивых карих глаз, украдкой подмигнув ему, - как-нибудь в другой раз...» - И ушла.
Все понял злополучный жених... Грубовато, но поделом!
...Сколько времени миновало, забыть о той срамоте все не мог. Не диво, что к новому сватовству он отнесся с опаской.
В субботу вечером, как и было условлено, Ефим пришел к Шмуракам.
- Заходите, дорогой... Наум Израилевич задержался на работе, Риточка звонила: вот-вот придет... - Рива Исааковна поудобнее уселась в кресле. — С вами можно говорить без обиняков. Нам с Наумом Израилевичем очень хотелось бы, чтобы вы подружились с нашей Риточкой...
Она не успела закончить свою мысль. Пришла Рита, с ней — среднего роста миловидная девушка. Чуть продолговатое лицо ее, смуглое с легким румянцем, освещали умные серые глаза. Она просто, может быть, немного пристальнее, чем бывает при первом знакомстве, посмотрела на Ефима, протянула ему руку:
- Роза.
- Ефим, - он пожал протянутую руку. Одним взглядом окинул ее стройную фигуру, отметил дорогой, красивый наряд - отлично сшитое шелковое платье, небольшое изящное ожерелье, миниатюрные золотые часики с золотым браслетом, лакированные туфельки - «лодочки» на высоком каблуке. Для военного времени - богато!.. И, что приятно удивляло - все смотрелось, как ни странно, даже скромно, не кричало, не выпирало, лишь подчеркивало привлекательность девушки, говорило об умении одеваться, о хорошем вкусе и чувстве меры, и, конечно, о достатке.
- Розочка, как себя чувствует мама, как ее давление? -спросила Рива Исааковна.
- Спасибо, последнее время лучше. Какое-то новое средство появилось. Пока помогает.
Обменялись по-соседски несколькими новостями.
- Мамочка, — сказала Рита, — мы с тобой пойдем на кухню, подготовим кое-что к чаю. А Розочка с Ефимом Моисеевичем пока побеседуют. Мы скоренько.
Побеседуют!... Легко сказать. Только что познакомившиеся молодые люди, оставшись одни, некоторое время молчали.
- Рита сказала мне, что вы журналист, - заговорила Роза. - Я, признаться, имею поверхностное представление об этой профессии, наверняка интересной... Вы ею очень увлекаетесь?
- Не увлекаюсь, кормлюсь, — полушутя поправил Ефим. - Журналистика для меня - средство добывать хлеб насущный, просто увлечением это не назовешь.
Роза немножко смешалась.
- Может быть, я неточно выразилась. И для меня искусствоведение тоже не увлечение. Увлечения приходят и уходят. А это на всю жизнь. Я изучаю русскую живопись конца девятнадцатого - начала двадцатого веков... Делаю для себя открытия. Сколько же у нас...
В комнату вошла Рита с небольшим самоварчиком, за нею с подносом чинно шествовала Рива Исааковна.
- Не скучаете? - Рита поставила самовар, начала расставлять чашки, вазочки для печенья. - Договорите в другой раз, времени у вас впереди много. - В ее голосе против воли прозвучали грустные нотки. - А теперь - за чай.
Вскоре пришел и Наум Израилевич.
- О, у нас гости! Розочка! Ефим Моисеевич! Здравствуйте!.. Чаевничаете? И вишневочка на столе? Прекрасно!.. С удовольствием присоединюсь к вам.
Пили чай, смаковали домашнюю настойку, беседовали о том, о сем, о разных разностях. Наум Израилевич предложил было музицирование, но, глянув на настенные часы, ахнул:
- Ой, детки! Как мы засиделись: двенадцатый час. Играть на скрипке сегодня не придется... жаль.
Распростившись с гостеприимной семьей, конечно, пообещав «не забывать», Роза и Ефим вместе вышли на улицу. Ночь тихая, свежая. Осветительные лампы почему-то не горели. В черно-синем августовском небе - россыпи мерцающих звезд.
- Только в августе бывают такие яркие звезды, вы замечали, Роза?
- Пожалуй, нет. Мы, горожане, редко поднимаем глаза к небу.
Минут через пять они подошли к одноэтажному бревенчатому дому, почти скрытому со стороны улицы
