Непокоренные, они сегодня на Руси, в ГУЛАГе высоко держат правды стяги, как негасимые огни.
Еретикам и я сродни.
Но как с ними связаться, где и как найти их адреса человеку, жившему в принудительной изоляции, загнанному в нее? Как свидеться, как войти в их круг? Его «знакомство» с диссидентами долгое время ограничивалось сообщениями о них «враждебных голосов» с Запада. Радиоприемник, особенно в ночные часы, позволял получить запретную информацию сквозь рев глушилок.
Почему Ал. Соболев не оказался в активной части правофланговых свободы? Почему они не позвали его в свои ряды? Думаю, ему не доверяли: как же, автор вполне легального знаменитого произведения - протестант! Как-то в одной из радиопередач с Запада прозвучало имя писателя, которого Ал. Соболев знал по профкому при издательстве «Советский писатель». Имя писателя было названо среди участников диссидентского журнала «Метрополь». Узнав адрес диссидента из справочника членов профкома, Ал. Соболев встретился с ним без промедления. Признанный, известный ныне прозаик, услышав, что Соболев - инвалид войны, да еще второй группы, заявил ему: «Знаешь, есть у тебя “Бухенвальдский набат”, и сиди с ним. Не лезь. Это тебе не по силам». Сказал из гуманных соображений или вежливо отделался? Так ведь тоже могло быть: объединялись вокруг журнала писатели, отвергнутые режимом, почти или вовсе не печатавшиеся. Если поверить его словам как добрым, то надо признать, что в одном он был бесспорно прав и дальновиден: если бы Ал. Соболеву довелось хоть раз «пообщаться» с советским блюстителем порядка, тем паче со следователем, это был бы первый и последний разговор с роковыми последствиями для поэта. Мало того, что он не потерпел бы неуважительного прикосновения, он не стал бы выслушивать ни одного лживого осуждения или порицания. Боюсь, что пустил бы в ход все попавшее в тот момент под руку, не говоря о собственных кулаках. Не секрет, многие из задержанных диссидентов умели выходить из кагэбэшного плена благодаря выдержке, хладнокровию, способности сдерживать себя, владеть собою...
Чем бы кончилась для Ал. Соболева, отягченного двумя фронтовыми контузиями, легковозбудимого, порывистого, встреча в властью в лице «правоохранительных» органов, и гадать не надо. На основании существовавших медзаключений угодил бы он также «на полном законном основании» на лечение в психбольницу. И тут уж не нашлось бы - формально - повода кричать о «карательной медицине». Даже гуманно: «Вот ведь какая незадача, такой талантливый - и сбился с дороги. Повернуть, подлечить...» И это было бы концом до срока, я говорю о конце жизни.
Я это прекрасно понимала. Он, который «рвался на войну за справедливость и свободу», — увы, меры риска до конца не осознавал. Останавливала, урезонивала, насколько могла, отговаривала, ссорилась, потому что отдавала себе отчет: для него активные диссидентские действия даже не бессмысленная жертва, просто - самоубийство. Система и не таких перехрустывала за один жевок.
И только мне известно, чем и как он расплачивался и за менее ощутимые «знаки внимания» всесильной системы. За ними следовали недели, а то и месяцы обострения недуга, нередкие дни, когда он от подушки головы поднять не мог. Пусть не будет истолковано мною сказанное как желание оправдаться; с больного иной спрос, чем со здорового, это понятно. Больного, инвалида, как известно, с поля боя удаляют - таков закон. Вот написала это, и перед глазами возникла вдруг картина, которую я, увы, наблюдала неоднократно... Только что мы о чем-то говорили, я выходила на две-три минуты в другую комнату или на кухню. Он оставался в кресле со свежей газетой или книгой в руках, улыбающийся, заинтересованный, бодрый, оживленный, развивающий какую-то тему... Через две-три минуты я возвращалась, чтобы продолжить неоконченный разговор. И... останавливалась с замершими словами на губах - мой увлеченный собеседник спал в кресле, склонив голову набок, все еще с книгой или газетой в руках... Травмированный мозг отключался внезапно, он «отдыхал», как объясняли медики, быстро переутомлялся даже от положительных эмоций.
...Ты сердцем рвешься на войну за справедливость и свободу...
Тебе бы лучше тишину, прогулки в ясную погоду.
И так до кипенных седин,
хлопот, тревог - и ни на йоту... -
скажет в стихотворении «Неужто все самообман?..», размышляя о себе, обращаясь к себе, потому что немолод, болен, и трезвый голос предупреждает: «...можешь рухнуть в первой схватке». А на долю поэта выпала изнурительная, непрекращающаяся война с четырьмя беспощадными врагами: тоталитарной системой, инвалидностью, госантисемитизмом, злобной черной завистью.
Стихотворение, фрагмент которого я привела, пролежало «в столе» двадцать лет. Опубликовано тоже в посмертном сборнике в 1996 г.
ЭМИГРАЦИЯ
В 1971 г., когда успех «Бухенвальдского набата» уже достиг той высочайшей точки, на которой продержался многие годы, Ал. Соболев - ему бы плясать и радоваться - пишет большое стихотворение- обращение «К евреям Советского Союза». Лейтмотив стихотворения в двести с лишним строк - антисемитизм, не просто проникший, скорее въевшийся во все поры огромного государства. Антисемитизм, настолько уверенный в своей необоримой силе, что не остановился в наступлении даже на такую, казалось бы, заметную, безупречную во всех отношениях фигуру, как автор выдающейся антивоенной, антифашистской песни, уже пострадавший в схватке с фашизмом в годы ВОВ... «В опале честный иудей...» - строка из стихотворения. Бессмысленно и глупо пересказывать все стихотворение прозой, оно от этого только потеряет и в выразительности, и в художественных находках; его, таково мое мнение, просто необходимо не только прочитать, не худо бы и заучить всем евреям, живущим и в теперешней России. Почему? Да потому что, если я этого еще не сказала раньше, скажу теперь: антисемитизм в русском народе неистребим. Это утверждаю я - русская, прожившая сорок лет с достойнейшим человеком еврейской национальности. За этот немалый срок я имела сотни подтверждений моей убежденности. Чего стоит, например, антисемитская похвала моему супругу и при жизни и после: «Он хоть и еврей, но хороший человек». Я не сердилась. Не возражала. Это говорилось из самых добрых побуждений. Но хватит об этом. Прорвалось некстати. Скажу еще раз: очевидно, для умения не связывать достоинства человека с его национальностью требуются время и желание, необходимость подняться в своих воззрениях на генетическом уровне...
Итак, думаю, стихотворение «К евреям Советского Союза» - для евреев своего рода памятка. В нем немало строк и о вынужденной эмиграции евреев, а точнее - их бегстве из страны. Но бежать из рая - волей-неволей порочить сам рай! Это комправители, конечно, понимали и посему использовали эмиграцию евреев как дополнительное средство разжигания ненависти к этим «предателям», «изменникам» Родины. Их нередко настигал господин Закон и... препровождал вместо Израиля - в одну из тюрем страны- тюрьмы.
.. .Уже сегодня за решеткой тот принужден годами быть, кто смело выдохнул из глотки:
- В Израиле хочу я жить.
Зарубежное общественное мнение резко и единодушно осуждало такие пассажи комсистемы. Информация западных «голосов» до всех ушей не доходила, а в советской интерпретации разжигала антисемитизм.
А почему собственно удел евреев в СССР - бежать из страны?! Разве они в чем-то перед ней провинились?
И разве может миллионы принять к себе земли клочок?..
Есть и другой выход: протест, борьба за свои гражданские права, за свое человеческое достоинство.
К чему нам всем пускаться в бегство с большой и нам родной земли, где протекало наше детство, где наши предки возросли?
С ней - наша радость и печали, в едином с русскими строю ее в боях мы защищали, как мать родимую свою.
Мы к ней проникнуты любовью, на ней живем мы семь веков.
Она полита щедро кровью народа нашего сынов.
Мы с ней в любые штормы плыли и брали тысячи преград.
В ее могуществе и силе И наш неоспоримый вклад.
