Еврей - ученый, врач, геолог, скрипач, кузнец и полевод...
Мы - не «рассеянья осколок»,
Нас тыщи тысяч, мы - народ!
«Осколком рассеянья» назвал евреев, если не ошибаюсь, Сталин. Но волей партии большевиков, продолжает поэт, у целого народа отнято право «еврею быть самим собой», проведена насильственная ассимиляция евреев: в изгнании еврейский язык, уничтожен шрифт, «один-единственный понуро плетется серенький журнал. Неужто это - вся культура, которую народ создал?». Закрыты школы, институты, не издаются классики национальной еврейской литературы. «И вся культура наша смыта антисемитскою волной...»
Завершает Ал. Соболев стихотворение «К евреям Советского Союза» призывом не к смирению, но - в соответствии со свободолюбивыми особенностями своей личности - к сопротивлению.
...Пока не поздно, вставай, народ мой, в полный рост!
Вставай, проклятьем заклейменный, чтоб равным быть в своей стране!
Тебе кричат шесть миллионов... замученных и истребленных, простерли руки и кричат:
- Восстань, наш угнетенный брат!
Ты можешь отвратить гоненье, ты волен избирать свой дом.
Твоей культуры возрожденье, твое величье и спасенье - в тебе самом, в тебе самом!
Да... «Безумству храбрых поем мы песню...»
Годом позже, в 1972 г. пишет Ал. Соболев стихотворение «Эмиграция». Сам этот факт говорит о том, что мысли об эмиграции не были ему чужды. Начинает он многообещающе:
Граница на замке, и слово под замком.
И церберы незримо на пороге.
Ты с этим, современник мой, знаком, идущий по предписанной дороге порой, чего греха таить, ползком.
Какие плоды с древа изобилия срывает современник поэта, живущий в СССР - стране-тюрьме?
Тебе заранее готовит кто-то речь, шагай в гурте, как тысячи и тыщи.
А если сам посмеешь пренебречь - отхлещут и кнутом и кнутовищем...
Свобода? Что за чушь?!
Сомненья? Что за бред?!
Будь счастлив, что набитая утроба.
Желания? Чего тебе желать?..
Хошь - водочки до одуренья пей, а хошь - футбол покажет телевизор...
Законность? Да, написан и закон...
Да вот карает часто правых он, недаром говорят: закон - что дышло...
И крутится и вертится Земля, и вдаль летит твоя шестая света в созвездии Московского Кремля.
А я кричу: «Карету мне! Карету!».
На время эмигрирую в себя.
Назвать это решение только результатом размышлений о советском обществе узника страны-тюрьмы - не совсем верно, недостаточно. Ал. Соболев все отчетливее понимает насильственное превращение себя в «мертвого поэта»: публикаций нет и не предвидится; в СМИ на его имени и творчестве - табу. Он жив - как человек; его нет ни среди современников, ни среди потомков - как поэта. Не получив известность, обрел статус «навсегда безвестный» - положение, страшнее смерти для творческой личности. Работает почти полностью - «в стол»: изливает свои чувства тем единственно доступным способом, что обеспечивал полную свободу самовыражения, который никто не мог отнять, куда никто не мог проникнуть - поэтическим творчеством для потомков. В неопределенном будущем. Это было тоже послание потомкам в дополнение к «Бухенвальдскому набату».
Его поддерживала, давала силы для работы на будущее глубокая вера в неизбежный, позорный крах коммунистического правления несчастной страной. И я, издав творческое наследие Ал. Соболева, сочла нужным и полезным рассказать о поучительной для людей тяжкой доле неподкупного поэта, о его скрытых - он был и горд и самолюбив, - глубоких, отравляющих жизнь страданиях, о приговоренных к долгим десятилетиям «заключения» «строках-арестантах», и я, как и их создатель Ал. Соболев, полна надежды, что придут, уже пришли они к читателям не только как правдивый, лишенный домыслов рассказ об эпохе, написанный пером ее свидетеля и добросовестнейшего описателя, но и в виде достойных произведений его художественного творчества.
После всего рассказанного мной об Ал. Соболеве вряд ли кто осудит возникшее у него желание покинуть страну проживания - СССР. Его крик-упрек в защиту своего «я», в защиту своего права быть равным среди равных, в защиту своего человеческого достоинства, вырвавшийся у него еще в 1964 г.: «Я - сын твой, а не пасынок, о Русь, хотя рожден был матерью еврейской», - с неменьшей силой мог прозвучать и в 70-х. Острее и пронзительнее звучит в его творчестве мотив свободы.
В 1974 г. он пишет:
Сегодня, надеждой объятый, в предчувствии светлых свобод, встречаю я семьдесят пятый вот-вот наступающий год.
Все мною испытано в меру, сверх меры познал я беду.
Я знаю, я знаю, я знаю - все сбудется в новом году.
...я вырвусь из долгого плена, отпраздную свой юбилей под небом высоким и синим, быть может, в далекой дали...
Я - сын Украины, России, но я - гражданин всей Земли.
Не помню, каким образом, но он связался с людьми, занимавшимися эмиграцией евреев. Мы оказались в списках предполагаемых эмигрантов. Получили вызовы-приглашения. Заметно возбужденный, словно просветленный, обрадованный, Александр Владимирович говорил об отъезде как о предприятии уже решенном, словно дело стало всего-то за билетами...
Не просто умным, но мудрым человеком был поэт Ал. Соболев. И все-таки многие годы спустя, возвращаясь мысленно в то время, я, как и тогда, дивилась и ждала беды от его странного легкомыслия. По-видимому, жажда «вырваться из долгого плена» довлела над доводами обычной осторожности. Он, как и в неуемной тяге к диссидентам, усыпил в себе бдительность и предусмотрительность. А опасаться было чего! И ой, как опасаться. Ведь сам же в стихотворении «К евреям Советского Союза» говорит о тех, кто поплатился за желание «уехать в край своих отцов». Это - о рядовых евреях. А как оценит международная общественность бегство из «страны-миротворца» СССР автора такой широко известной песни, как «Бухенвальдский набат»? Скандал! ЧП! Да разве компартия допустила бы даже намек на нечто подобное?! Не в тюрьму, конечно, но под локотки, под локотки недужного, переутомленного, но «своего» поэта- и лечиться, лечиться. Под бессрочное меднаблюдение и опеку... Весьма вероятно.
Роль охлаждающего душа сыграли беседы с Ал. Соболевым тогдашнего сотрудника еврейской газеты «Кол гам» (если память не изменяет, «Голос народа») и его супруги. Они жили в СССР собкорами этой газеты, рассказали в ней об Ал. Соболеве, встречались с ним. В январе 1976 г. он пишет:
... А мой спасительный корабль стоит на якоре, как прежде.
Но я не сник и не ослаб, не разуверился в надежде.
То я шагаю, то плетусь, всегда и ко всему готовый...
В других стихах того же года:
.. .Ох, надоела немота, когда кричать необходимо.
Наверно, краше слепота, чем видеть все орлино-зримо: тупую правящую рать, народ безвольный, алкогольный.
Но надо жить. Терпеть и ждать.
Терпеть хоть нестерпимо больно.
Он заметно поостыл. Не в желании уехать, но в поспешности с отъездом. Обстоятельства с эмиграцией складывались неблагоприятно. Это угнетало. Ожидание изматывало. В 1979 г. Ал. Соболев пишет:
.. .Мелькают дни от мая к маю, от января до января, а я все жду да ожидаю: когда ж взойдет моя заря, заря живительной свободы, свободы без КПСС?
Увы! Как свечи, тают годы, но не свершается чудес...
