А все судьба! Надо было такому случиться, что в бытность мою радиорепортером послали меня к С.Я. Маршаку записать его новогоднее поздравление москвичей и его новые стихи по этому славному поводу.
Когда запись закончилась и мои помощники-операторы стали сматывать и убирать из квартиры шнуры, уносить аппаратуру (портативных переносных магнитофонов не было, зачастую использовали специально оборудованные для звукозаписи автобусы - «тонвагены»), Самуил Яковлевич и я еще несколько минут поговорили. Он беспокоился за качество записи, я заверила, что все прозвучит хорошо. И потом, сама не знаю почему, вдруг объявила: «Мой муж пишет стихи». Глуповато, конечно, и, пожалуй, бестактно. Самуил Яковлевич с вежливым интересом глянул на меня: «Вы помните какие-нибудь из них?» - «Да». - «Прочтите». Я хорошо помнила небольшое стихотворение «Березка», которое любила, с него и начала.
Веселый ветер струнами играет над тобой...
О чем, березка юная, в ответ шумишь листвой?
Он вроде бы ровесник твой -как раз тебе под стать, и завлекает песнями за облака слетать.
Но ветру верить можно ли?
Он, парень озорной, гуляет меж березками -то к этой, то к другой.
И ты, зеленокудрая, упрямо смотришь ввысь.
Такое целомудрие -хоть в пояс поклонись.
Я заметила, что слушал Самуил Яковлевич с большим вниманием. После того как я прочла второе стихотворение, «Бетховен», которое заканчивается словами:
Рвется на просторы Людвиг ван Бетховен, где леса и горы, где гуляют тучи, где играет море, полное созвучий...
Он попросил: «Прочтите еще раз “Березку”». Я повиновалась. Выслушав, он сказал: «Пришлите-ка ко мне вашего мужа». Я не спрашивала, зачем. Я онемела от радости. Домой я не ехала - летела! Меня несли волшебные крылья! Еще бы: сам Маршак всего-то после двух стихотворений заинтересовался моим мужем, в таланте которого я, наверно как и все жены поэтов, ни минуты не сомневалась.
Они свиделись, встреча длилась более трех часов. Уже один этот факт говорит в пользу Ал. Соболева: Самуил Яковлевич, это было известно, очень ценил свое время. Как рассказывал мне потом Александр Владимирович, задумчиво и проницательно, с добрым интересом смотрел Самуил Яковлевич на счастливо возбужденного своего гостя, слушал его стихи. А под конец сказал: «Вы — поэт милостью Божьей».
После такой высочайшей похвалы С. Я. Маршака уже Соболев мчался ко мне с восхитительной вестью: да это настоящее чудо - услышать подобное признание из уст общепризнанного мастера поэтического слова!
Неизвестно, во что вылилась бы симпатия, неожиданно возникшая между маститым литератором и безвестным, окрепни она. Но этого не случилось, встреча не имела продолжения, что было огорчительно и поучительно для Александра Владимировича, чего он не скрывал.
А произошло вот что. Вскоре, в самом начале 1953 года, памятного открытой вспышкой антисемитизма в СССР, Ал. Соболев написал небольшую поэму «Военком». Вкратце суть ее такова: после еврейского погрома в небольшом городке Украины «уцелел сын возницы пятилетний Сема»: «Приютила кроху-сироту украинка, добрая соседка». Преследуя бандитов, входит в городок Красная Армия. «Конница ушла, но эскадрон был оставлен и расквартирован». Военком в конце дня заходит в дом, где теперь живет сирота. Увидев человека в военной форме, ребенок в ужасе заползает в подпечек. Узнав, в чем дело, военком выманивает его из «укрытия», берет на руки, ласкает, угощает краюшкой хлеба — другого лакомства нет, и когда Сема доверчиво засыпает у него на коленях, размышляет о его будущей счастливой доле... Не правда ли, вполне прокоммунистическая поэма? Но это до предпоследних ее строк, до того, о чем мечтает военком с еврейским мальчиком на руках:
...проплывали песни в стороне, военком мечтал неторопливо:
«Будет он расти в большой стране равноправный,
вольный
и счастливый.
Будет та страна - родная мать украинцу, русскому, еврею...
Кто ж его посмеет притеснять -разве только контры да злодеи?!»
Вот такой «камушек» из 20-х годов в антисемитов поздних поколений, в частности годов 50-х, метнул Ал. Соболев.
Он ни на йоту не сомневался, что его поэма заслужит одобрение С.Я. Маршака, и с чистым сердцем послал ее старшему, мудрому, как считал, другу.
А потом состоялся телефонный разговор. Кто был его инициатором, не помню, думаю, все же Александр Владимирович, которому не терпелось услышать похвалу, которую ожидал.
И услышал: «Как вы могли написать такое?!» (Это теперь можно считать, что С.Я. Маршак усомнился в интернационализме военкома и коммунистов вообще. Но тогда не то что говорить - думать так не полагалось, опасно.)
Очень хорошо запомнила покрасневшее вдруг лицо Александра Владимировича, его протестующие жесты, явное желание возразить, что-то объяснить... Наверно, человек расчетливый, хладнокровный сразу сориентировался бы в возникшей ситуации, схитрил, покаялся бы перед мэтром «за промах», начал сожалеть «об ошибке»... Увы, чуждый дипломатии, Ал. Соболев поступил в соответствии со своим твердым, когда дело касалось чести и принципа, характером: во имя правды он пожертвовал зарождающейся дружбой с С.Я. Маршаком и навсегда с ним расстался.
Кто виноват? Эпоха. Я готова допустить, что реакция Самуила Яковлевича на «Военкома», произнесенная «вслух», отличалась от настоящей, истинной. Скорее всего, он перестраховывался, оберегался, в чем был прав. В период массовых репрессий в стране, гонения на евреев Соболев поступил, пожалуй, неосторожно, необдуманно, доверив «крамольные» стихи почте. Попади поэма в «бдительные» руки из почты еврея С.Я. Маршака, она могла бы навредить ему, фигуре очень заметной, литератору, пусть и вынужденно, но партийно-послушному. (Достаточно вспомнить его частые выступления в «Правде» на международные темы в паре с карикатуристом Бор. Ефимовым.)
Мне хочется думать, что его выговор Ал. Соболеву содержал в себе и завуалированное предостережение, предостережение человека 67-летнего младшему собрату по профессии, рискованно смелому. Мне хочется так думать и потому, что я всегда с разными чувствами воспринимала подпись С.Я. Маршака под переводами сонетов Шекспира, сказкой «О глупом мышонке» и упомянутой сатирой. Затруднялась видеть лицо одного и того же мастера.
С.Я. Маршаку и Ал. Соболеву довелось еще раз «встретиться», если это можно назвать встречей. После смерти Самуила Яковлевича Александру Владимировичу, к тому времени уже автору «Бухенвальдского набата», неожиданно предложили делать вместо Маршака подписи к сатирическим рисункам Бор. Ефимова. Предложению предшествовала публикация в «Правде» двух стихотворных фельетонов Ал. Соболева по поводу воровства и бесхозяйственности. (О его сатире буду говорить ниже.) Они понравились главному редактору газеты М. Зимянину, и с его подачи Ал. Соболев получил весьма лестное, важное и перспективное по тем временам предложение. Действительно, вот он, наконец, миг удачи, лови его! Вот она, открытая дорога к новому успеху, к утверждению своего имени при прямой поддержке центрального партийного органа, к широкой известности. Считай, счастье на голову свалилось!.. Не на ту голову. У ее хозяина негибкий нрав, верность своим вовсе не пропартийным убеждениям, он далек от расчета и выгоды, превыше всего ценит свободу. Он вежливо отказался сотрудничать в «Правде» в названной роли, сославшись на нередкие приступы болезни. Придя домой, заявил мне, что считает себя глубоко оскорбленным.
Что касается поэмы «Военком», то подробный рассказ о ее злоключениях - а по-другому историю безуспешных попыток опубликовать ее в советских изданиях не назовешь - занял бы несколько страниц. Я изложу его по возможности кратко, потому что важны не детали каждого эпизода, а результат, который всюду был одинаков.
Итак, вполне «цензурный», политически правильный, истинно интернациональный сюжет «Военкома» позволял автору спокойно и смело предлагать поэму для публикации в качестве произведения, посвященного дружбе народов. Но то, что без труда просматривалось за текстом, означало не что иное, как вызов антисемитам.
