Он многолик, силен и властен, стократ коварней, чем «тогда».
А потому стократ опасней. Гипнотизирует «жида»: мол, мы с тобой - родные братья, тебе и место и почет.
Потом сожмет в «любви» объятьях, аж сок ручьями потечет.
Что ж, ты сегодня очень сытый, есть курочка и рыба-фиш.
Уперся в полное корыто, бездумно тупо вниз глядишь. Взгляни же в небо голубое!
Хочу тебя предостеречь: и надо мной, и над тобою опять повис дамоклов меч.
Глупец! Опомнись, жив покуда, пока не оборвалась нить, уразумей, второго «чуда», второго может и не быть!
Грядет зловешее гоненье.
Гоморра будет и Содом.
Пойми, глупец, твое спасенье в тебе самом, в тебе самом!
Уже сегодня за решеткой тот принужден голами быть, кто смело выдохнул из глотки:
«В Израиле хочу я жить»...
А завтра? Я подумать смею, припертые со всех концов, «владыки» разрешат евреям уехать в кран своих отцов.
Их. верно, примут там с поклоном. Им будет новый воздух впрок.
Но разве может миллионы принять к себе земли клочок?!
К чему нам всем пускаться в бегство с большой и нам родной земли, где протекало наше детство, где наши предки возросли?
С ней - наша радость и печали, в едином с русскими строю ее в боях мы защищали, как мать родимую свою.
Мы к ней проникнуты любовью, на ней живем мы семь веков.
Она полита щедро кровью народа нашего сынов.
Мы с ней в любые штормы плыли и брали тысячи преград.
В ее могуществе и силе и наш неоспоримый вклад.
Еврей - ученый, врач, геолог, скрипач, кузнец и полевод.
Мы - не рассеянья осколок, нас тыши тысяч, мы - народ!
Кто скажет, что еврей похуже, чем. скажем, чукча иль калмык?
Так почему же. почему же в изгнанье наш родной язык? Один-единственный. понуро
плетется серенький журнал.
Неужто это - вся культура, которую народ создал?!
Где наши школы, институты?
Ни одного и ни одной.
Театры где? Давно закрыты.
И вся культура наша смыта антисемитскою волной.
Конечно, царская Россия была евреям не мессия.
Однако сквозь ее прорехи возрос гигант Шолом-Алейхем и Перец, Бялик, Шолом-Аш...
А где же этот «Шолом» наш?
Так кто же, по какому «ндраву» и по теории какой у нас святое отнял право: еврею быть самим собой?
Не мы, как будто, в сорок пятом, а тот ефрейтор бесноватый победу на войне добыл и свастикой страну накрыл.
Но, к счастью, Гитлер предан тленью и рейх его повержен в прах.
Так почему же черной тенью не в небеси, не в облаках, в моей стране бродить он смеет, тараща свой отвратный лик?!
Не он ли вырвал у евреев, да с корнем, их родной язык?
Не он ли в том, пятидесятом, Михоэлса сбил наповал?
Не он ли предал нас проклятью и шрифт еврейский разбросал?
Не Гитлер ли руками сброда в сердцах евреев сеял страх, сынов еврейского народа
душил в советских лагерях?
Не он ли, дьявола посыльный, придумал кару высших мер: ассимилировать насильно еврейский род СССР?
Чтоб не остались даже блики, национальный облик стерт.
А без лица ты кто? Безликий, ничтожество, десятый сорт.
И что ж? По всей стране широкой, от Балтики и до Курил, неумолимый и жестокий, сей план дубинкой претворил.
Не Гитлер? Так кому же слава «тончайшей» миссии такой, кто отнял у евреев право: еврею быть самим собой?
В час испытанья, тяжкий, грозный, когда слышны раскаты гроз, взываю я:
пока не поздно, вставай, народ мой, в полный рост!
- Вставай, проклятьем заклейменный, чтоб равным быть в своей стране! - тебе кричат шесть миллионов истерзанных не на войне,
а в лагерях!.. Шесть миллионов, замученных и истребленных, простерли руки и кричат:
- Восстань, наш угнетенный брат!
Ты можешь отвратить гоненье, ты волен избирать свой дом.
Твоей культуры возрожденье, твое величье и спасенье
в тебе самом, в тебе самом!
ЖИЗНЬ ПОЭТА АЛЕКСАНДРА СОБОЛЕВА ПОСЛЕ СМЕРТИ
Ну, понятно, речь идет не о посмертном пристанище плоти, но о прижизненных творениях духа, их наступившем внезапно сиротстве. А как известно из предыдущих частей повествования, творческое наследие поэта пребывало в ящиках его письменного стола, почти полностью, за малым исключением - удобочитаемой сатиры. Поэт Ал. Соболев ушел из жизни, так и не дождавшись обнародования своих произведений. Дверь за «Бухенвальдским набатом», получившим право на жизнь на Западе, плотно захлопнулась, и подготовленный к печати автором сборник стихов, а также роман «Ефим Сегал, контуженый сержант» остались перед дверью, которая вела к читателям...
Ал. Соболев не был приобщен коллегами к сообществу профессиональных литераторов, а посему его творения были обречены на гибель. Лишний раз, кстати, напомню, что «Бухенвальдский набат» вышел из-под пера непрофессионала - по советским меркам, - то есть не члена ССП. Но формализм есть формализм. И прятаться за него удобно. При надобности.
«Жили дружно и умерли в один день» - сколько примеров замечательных супружеских отношений знает жизнь и литература!.. Почему я не умерла сразу же, в день смерти мужа или спустя несколько часов, дней, ну, пусть месяцев после его кончины?
Я впервые придаю огласке мысль, которая не дает мне покоя: сорок лет, рука в руке, шагая рядом по трудному пути, волнуясь и переживая заодно с ним, страдая за него и вместе с ним, утратив его навсегда, как смогла я остаться живой?! На вопрос, адресованный мне, - мне и отвечать. Отупевшая от страха и горя — может быть, в том отупении и таилось спасение, - продолжала дни без него, машинально, повинуясь давнему нашему обычаю: во столько-то встать, что-то поесть, куда-то пойти... Я не могла говорить по телефону - мешали прорывавшиеся слезы. Бродила по магазинам, покупала, словно во сне, какие-то ткани, белье... Я не могла идти гулять по местам наших привычных прогулок, мне было страшно «прикоснуться» к тому, что было связано с ним. Принимала на ночь какие-то лекарства, чтобы они меня усыпили. Долго не могла отделаться от скованности, отрешенности от всего. Полуявь... Полубред...
Но одна мысль не покидала меня ни на минуту: у меня на руках, в моих руках были труды моего супруга. Результат его литературной деятельности за полвека. Пугающая неизвестностью, отрезвляющая забота о его «детях» возвращала меня и вернула, правда не скоро, в реальный мир.
Меня в то время преследовала периодически возникавшая перед мысленным взором картина: мне казалось, будто я наблюдаю из окна, как брошенные чьей-то рукой летят одна за другой в мусорный ящик
