кабинок. Самый высокий из них ударился головой о зеленый стеклянный светильник, который висел прямо над столом; остальные, глядя на него так и покатились со смеху. На, что он сказал:
— Твою ж мать.
Когда он развернулся, чтобы сесть, из-под его воротничка выглянула татуировка. Во всех этих парнях было нечто алчное.
Блу в любом случае они нафиг не сдались.
Всё, чего ей хотелось, это работу, которая не будет выносить мозг, и заменять мысли всякой дребеденью вылетающей из синтезатора. Иногда Блу выползала наружу на бесконечно короткие перерывы, и когда она устраивалась головой на кирпичной стене в переулки, позади ресторана, она лениво мечтала о профессии, благодаря которой пришлось бы заниматься изучением древесных колец. Плавать со скатами. Отправиться в Коста-Рику и излазить там всё вдоль и поперек, чтобы выяснить больше о размере хохолка Карликового тирана.
На самом деле, он не очень понимала, правда ли ей хочется так уж побольше узнать о Карликовый тиране. Ей просто нравилось название, потому как, для девушки ростом каких-то полтора метра, изучение Карликового тирана звучит как настоящая профессия.
Все эти воображаемые жизни казались такими далекими от Нино.
Спустя лишь всего несколько минут с началом смены Блу, с кухни ей подал знак менеджер. Сегодня это был Донни. В Нино имелось около пятнадцати менеджеров, и все они имели отношение к владельцу забегаловки и ни один из них не был выпускником школы.
Донни удалось, одновременно, сидеть в ленивой позе и предлагать телефон.
— Твой предок. Ээ, мать.
Что в общем-то не нужно было уточнять, потому как и без его подсказок Блу прекрасно знала о ком шла речь. На самом деле, она уже пыталась выяснить у Моры, кто же её отец, докучая расспросами, но та аккуратно переводила разговор, уклоняясь от ответа.
Выдергивая телефон из руки Донни, Блу уткнулась в угол кухни, рядом с неизлечимо жирным холодильником и большой таза-образной раковиной. Несмотря на все её усилия, Блу все же толкали каждые несколько секунд.
— Мам, я работаю.
— Только не паникуй. Ты сидишь? Тебе бы наверное лучше присесть. Ну, если возможно. По крайней мере, опереться на что-нибудь. Он позвонил. Чтобы наметить встречу.
— Кто, мама? Говори громче, здесь ужасно шумно.
— Гэнси.
На какой-то момент Блу не поняла. Затем понимание упало тяжелым грузом в ноги. Голос ослаб.
— Когда… ты ему назначила?
— Завтра в обед. Это самое скорое, что я могла предложить. Я пыталась пораньше, но он сказал, что раньше будет в школе. Завтра у тебя смена?
— Я поменяюсь, — тут же ответила Блу.
Но все же кто-то другой произносил эти слова. Настоящая Блу вернулась во двор церкви, слыша, как его голос говорил: «Гэнси».
— Поменяйся. Иди работай.
Когда она повесила трубку, ее пульс участился. Это было реально. Он был настоящий.
Это все было правдиво и ужасно, ужасно необычно.
Казалось глупо сейчас быть здесь, убирать со столов, разливать напитки и улыбаться посетителям. Ей хотелось быть дома, прислониться к прохладной коре раскидистого бука перед домом и попытаться решить, что же изменилось в ее жизни. Нив сказала, что в этом году она влюбится. Мора утверждала, что она убьет свою настоящую любовь, если поцелует его. Гэнси, предположительно, умрет в этом году. Каковы шансы? Гэнси должен был быть ее истинной любовью. Должен был. Потому что она не собиралась никого убивать.
Неужели это и есть, как предполагается, жизнь? Может быть, лучше было бы не знать.
Что-то тронуло ее плечо.
Касание было строгим нарушением линии поведения Блу. Никто не трогал ее, пока она была в Нино, и особенно никто не должен был касаться ее сейчас, когда она в кризисе. Она обернулась.
— Могу. Я. Тебе. Помочь?
Перед ней стоял выглядящий аккуратно и по-президентски постоянно болтающий по мобильному Аглионбайский парень. Его часы на вид стоили больше машины ее матери, и каждый сантиметр его открытой кожи был покрыт лестным оттенком загара. Блу никогда не понимала, каким образом аглионбайским парням удавалось загореть раньше, чем местным. Возможно, это как-то связано с весенними каникулами где-нибудь на Коста-Рике и Испанском побережье. Президентский Мобильник, наверное, был ближе всего к карликовому тирану[8], чем когда-либо была она.
— Надеюсь, что можешь, — сказал он, но тоном, в котором было меньше надежды и больше уверенности. Чтобы быть услышанным, ему приходилось громко говорить и наклонить голову, чтобы встретиться с ней взглядами. Было что-то раздражающее и волнующее в нем, впечатление было, будто он очень высокий, хотя он был не выше, чем большинство парней. — Мой социально отсталый друг Адам думает, что ты миленькая, но он слишком упрям, чтобы сделать шаг. Вон там. Не тот, который испачканный. И не тот, который угрюмый.
Блу практически против воли поглядела в кабинку, на которую он указывал. Там сидели три парня: один чумазый, как он и сказал, взъерошенный и выцветший, как будто его тело было застирано много раз. Второй, который ударился о светильник, был красивым и с бритой головой, солдат на войне, где врагом были все остальные. И третий был… элегантный. Это неправильное слово по отношению к нему, но все же самое близкое. Он был хорошо сложен и выглядел немного уязвимым, голубые, глаза довольно милы для девушки.
Несмотря на свои лучшие инстинкты, Блу ощутила зарождающийся интерес.
— И? — спросила она.
— И не могла бы ты оказать мне услугу и подойти поговорить с ним?
Блу хватило одной миллисекунды, чтобы представить эту картину: она бросается к кабинке с воронятами и вступает в неловкую, мутную женоненавистническую трепотню. Несмотря на привлекательность парня в кабинке, эта была не самая приятная миллисекунда в её жизни.
— И о чем, по твоему мнению, я должна буду с ним поговорить?
Президентский Мобильник выглядел совершенно безразличным.
— Придумаем что-нибудь. Мы интересные люди.
В чем Блу сильно сомневалась. Но богатенький паренек был довольно элегантен. И он вроде как искренне ужаснулся тому, что его друг разговаривал с девушкой, которую он посчитал миленькой. Но один краткий миг, всего лишь миг, за который ей потом будет ужасно стыдно, Блу же было решила сказать Президентскому Мобильнику, когда заканчивается её смена. Но затем, Донни позвал её по имени с кухни, и она припомнила правила номер один и два.
И она сказала,
— Разве не видишь, что на мне фартук? Это означает, что я работаю. Зарабатываю себе на жизнь.
Беззаботное выражение его лица ничего не выражало. Он сказал:
— Это я возьму на себя.
— Возьмешь на себя? — эхом отозвалась я.
— Ага. Сколько ты зарабатываешь в час? Я об этом позабочусь, я поговорю с твоим менеджером.
На мгновение Блу потеряла дар речи. Она никогда не верила людям, утверждавшим, что такое бывает, но сейчас потеряла его сама. Она открыла рот, но все, что вышло сначала, это воздух. Затем что-то, похожее на смех. Затем, в итоге, она выплюнула:
— Я не проститутка.
Аглионбайский парень выглядел озадаченным в течение долгого времени, а затем до него дошло.
