шорох. Теперь он звучал как шёпот, сухой голос. — Вы слышали это?
Все, кроме Ноа, покачали головами.
— Я слышу, — сказал Ноа к облегчению Гэнси.
Гэнси продолжил:
— Попроси их повторить.
Ронан попросил.
Шипящий шелест раздался снова, и теперь было очевидно, что это голос, а не просто листья. Гэнси явно слышал хрустящее латинское предложение. Он внезапно пожалел, что не учился лучше в школе, и повторил слова, как услышал, Ронану.
— Они говорят, что уже разговаривали с тобой, но ты не слушал, — сказал Ронан. Он почесал бритый затылок. — Гэнси, ты издеваешься надо мной? Ты действительно что-то слышишь?
— Думаешь, у Гэнси настолько хорошо с латинским? — коротко ответил Адам. — Это был твой почерк на скале, Ронан, там сообщалось, что они говорят на латинском. Заткнись.
Деревья зашелестели снова, и Гэнси повторил слова Ронану. Ноа поправил один из глаголов, который Гэнси неверно расслышал.
Глаза Ронана метнулись к Блу.
— Они говорят, что счастливы, видеть дочь экстрасенса.
— Меня! — воскликнула Блу.
Деревья прошелестели ответ, и Гэнси повторил их слова.
— Я не знаю, что это значит, — задумался Ронан. — Они также счастливы еще раз видеть… Я не знаю, что это за слово. Грейварен? Если оно на латыни, то я его не знаю.
— Ронан, — прошептали деревья. — Ронан Линч.
— Это ты, — с удивлением сказал Гэнси, по коже побежали мурашки. — Ронан Линч. Они назвали твое имя. Это тебя они снова счастливы видеть.
Выражение лица Ронана стало оборонительным, он прятал свои чувства.
— Снова. — Блу приложила ладони к своим красным от мороза щекам, глаза широко раскрыты, на лице отразился весь тот страх и волнение, которые чувствовал Гэнси. — Поразительно. Деревья? Поразительно.
Адам спросил:
— Почему только ты и Ноа можете слышать их?
Запинаясь в латыни — даже в классе он редко говорил на латинском, к тому же, было странно пытаться перевести в голове свои мысли из слов, которые можно увидеть написанными, в слова, которые могут быть сказанными — Гэнси произнес:
— Hic gaudemus. Gratias tibi … loquere… loqui pro nobis. — Он взглянул на Ронана. — Как мне спросить, почему вы не можете их слышать?
— Боже, Гэнси. Если бы ты уделял больше внимания… — Закрыв глаза, Ронан раздумывал мгновение. — Cur non te audimus?
Гэнси не потребовался перевод Ронана, чтобы понять ответ деревьев: латинский был достаточно прост.
Он озвучил:
— Дорога не бодрствует.
— До… энергетическая линия? — предположила Блу. И добавила немного задумчиво: — Но это не объясняет, почему только ты и Ноа можете их слышать.
Деревья прошелестели:
— Si expergefacere via, erimus in debitum.
— Если ты разбудишь линию, они будут у тебя в долгу, — произнес Ронан.
На мгновение они все замолчали, глядя друг на друга. Этого всего было много, чтобы принять. Ведь не просто деревья разговаривали с ними. Деревья сами по себе были разумными существами, способными к наблюдению за их передвижениями. Это только деревья в этом странном лесу, или все деревья следили за каждым их шагом? Всегда ли они пытались заговорить с ними? Не было способа узнать, хорошими или плохими являлись эти деревья, Любили или ненавидели они людей, имелся ли у них характер или сострадание.
Это происходило. Все эти годы он искал это.
Гэнси сказал:
— Спроси их, знают ли они, где Глендовер.
Адам выглядел встревоженным. Не задумываясь, Ронан перевел.
Секунда потребовалась шипящим голосам, чтобы ответить, и снова Гэнси не нужен был перевод.
— Нет, — произнес Гэнси.
Что-то внутри него сжималось, сжималось и сжималось, пока он не задал этот вопрос. Он думал, что ответ на этот вопрос принесет облегчение, но не принес. Все остальные смотрели на него; он не был уверен почему. Может, что-то на его лице было неправильным. Это ощущалось неправильным. Он отвел глаза от всех и сказал:
— Очень холодно. Valde frigida. Какой дорогой нам выйти? Пожалуйста? Amabo te, ubi exitum?
Деревья зашептали и зашелестели, и Гэнси осознал, что он мог ошибиться. Это мог быть только один голос все это время. Он даже не был окончательно уверен, что когда-либо слышал его громко, теперь, когда размышлял об этом. Возможно, все говорилось прямо в его голове все это время. Эта мысль лишала самообладания и отвлекала. Ноа пришлось прийти на помощь и повторить все, что было сказано, и Ронану пришлось думать долгое время, прежде чем перевести.
— Простите, — сказал Ронан. Он слишком сильно концентрировался, чтобы не забыть выглядеть крутым и неприветливым. — Это сложно. Это… Они сказали, что нам нужно вернуться через год. Напротив… дороги. Линии. Они сказали, если мы будем возвращаться вдоль ручья и повернем налево у большого… клена? Platanus? Думаю, клена. Тогда мы найдем что-то, что, они думают, мы ищем. Потом мы будем способны выйти из леса и найти свой путь в наше… в наш день. Я не знаю. Я пропустил куски, но думаю… Извините.
— Все нормально, — заметил Гэнси. — Ты справляешься действительно хорошо. — Низким голосом он спросил у Адама: — Думаешь, нам стоит последовать туда? Мне пришло на ум, что мы не можем им доверять.
Морщины на лбу Адама говорили о том, что с ним тоже произошло такое же, но он ответил:
— У нас есть иной выбор?
— Я думаю, нам следует им доверять, — сказала Блу. — Они знали меня и Ронана. Откуда-то. И на камне не было написано не доверять им. Правильно?
Ее слова имели смысл. Почерк Ронана, с большой заботой доказавший свое происхождение, дал им подсказку заговорить деревьями, а не предупреждал их.
— Мы идём назад, — сказал Гэнси. — Осторожно, не поскользнитесь. А потом громче добавил: — Gratias. Reveniemus.
— Что ты сказал? — спросила Блу.
Вместо него ответил Адам:
— Спасибо. И что мы вернемся.
Было нетрудно придерживаться направления, переведенного Ронаном. Ручей здесь был широким, вода холодной и медленно движущейся между покрытыми белым инеем берегами. Следуя за ним, они шли под горку, и постепенно воздух вокруг начал нагреваться. Редкие красные листья пятнами украшали ветки, и к тому моменту, как Блу указала на массивный клен с чистым бело-серым стволом, слишком широким для нее, чтобы обхватить руками, они уже были во власти жаркого лета. Сочная зеленая листва перемещалась и терлась друг об друга, создавая постоянный шелест. Если бы голос возник сейчас, Гэнси не был уверен, что услышал бы его.
— А до этого мы лето пропустили, — заметил Адам. — Когда шли другой дорогой. Мы попали
