Ронана. Но это был Адам. Адам.
Гэнси испробовал несколько различных способов думать об этой ситуации, но не было ни одного, который бы причинял меньше боли. Что-то внутри него ломалось.
— Что происходит? — тон Ронана поменялся.
Не оставалось ничего, кроме как сказать.
— Адам ушел пробуждать энергетическую линию.
43
Всего в миле отсюда на Фокс Вей 300 Блу проснулась из-за стука в ее дверь.
— Ты спишь? — спросила Мора.
— Да, — ответила Блу.
Мора зашла.
— У тебя свет горел, — заметила она, вздохнула и присела на краю кровати Блу, выглядя так же мягко, как и стихотворение в тусклом свете. Несколько долгих минут она вообще ничего не говорила, просто рассматривала карточный столик, который выбрала Блу, сваленный на край матраца. Не было ничего необычного в этой тишине между ними, сколько Блу себя помнила, ее мать приходила к ней в комнату вечером, и вместе они читали книги на разных краях кровати. Ее старый сдвоенный матрац казался просторнее, когда Блу была маленькой, но теперь она была крупнее, и стало невозможно сидеть, не задевая друг друга коленями или локтями.
После нескольких мгновений терзания книг Блу, Мора оперлась руками на колени и осмотрела крошечную комнату Блу. Освещение давала тусклая зеленая лампа на тумбочке. На стене напротив кровати Блу приклеила полотна, украшенные коллажами из бумажных листьев и высушенных цветов вокруг двери. Большинство из них все еще довольно хорошо выглядели, но некоторые были сильно старыми. Вентилятор на потолке был украшен цветными перьями и веревочками. Блу жила здесь все шестнадцать лет своей жизни, и комната именно так и выглядела.
— Я думаю, что должна попросить прощения, — наконец сказала Мора.
Блу, которая читала «Американское освещение» изначально без особого желания, положила книгу.
— За что?
— За то, что не была прямолинейной, я думаю. Ты знаешь, как на самом деле трудно быть родителем. Я виню в этом Санта Клауса. Ты тратишь так много времени, чтобы убедиться, что твой ребенок не знает, что он ненастоящий, и не можешь определить, когда следует остановиться.
— Мам, я обнаружила тебя и Кайлу, заворачивающими мои подарки, когда мне было шесть.
— Это была метафора, Блу.
Блу припомнила свои литературные познания.
— Метафора предполагает разъяснение на примере. У тебя не было разъяснений.
— Ты понимаешь, что я имею в виду, или нет?
— Ты имеешь в виду, что сожалеешь о том, что не рассказала мне о Тыковке.
Мора с негодованием посмотрела на дверь, будто за ней стояла Кайла.
— Я бы хотела, чтобы ты его так не называла.
— Если бы ты была той, кто мне о нем рассказала, тогда я бы не использовала слова Кайлы.
— Справедливо.
— Так как его звали?
Ее мама откинулась на кровати. Она легла поперек, и ей пришлось вытянуть колени и зацепиться ступнями за край матраца, а Блу вынуждена была поджать свои ноги, чтобы не мешаться.
— Артемис.
— Неудивительно, что ты предпочитала Тыковку, — сказала Блу. И не дав матери время, чтобы сказать что-нибудь, она добавила: — Погоди… Артемис, это разве не римское имя? Латинское?
— Да. И я не считаю это имя плохим. Я не воспитывала тебя такой склонной к предвзятости.
— Конечно, воспитывала, — ответила Блу. Она заинтересовалась, было ли совпадением такое большое присутствие латыни в ее жизни. Общение с Гэнси начинало сказываться на ней, потому что совпадения перестали казаться ей совпадениями.
— Возможно, — согласилась Мора спустя минуту. — Итак, смотри. Это то, что я знаю. Думаю, твой отец был как-то связан с Энергетическим пузырем и энергетической линией. До твоего рождения Кайла, Персефона и я совали нос туда, куда, возможно, не должны были его совать…
— Наркотики?
— Ритуалы. Ты спуталась с наркотиками?
— Нет. Но, возможно, с ритуалами.
— Наркотики, должно быть, лучше.
— Я ими не интересуюсь. Их эффект доказан — где тут веселье? Расскажи мне больше.
Мора выбивала на животе ритм и уставилась наверх. Блу скопировала стихотворение на потолок над ней, и возможно, она пыталась его прочесть.
— Ну, он появился после этого ритуала. Думаю, он был заперт в Энергетическом пузыре, а мы его освободили.
— Ты не спрашивала?
— У нас не было… такого рода отношений.
— Не хочу знать, какого рода они были, если они не включали в себя разговоры.
— Мы разговаривали. Он, на самом деле, был приличным человеком, — сказала Мора. — Он был очень добрым. Его беспокоили люди. Он думал, что мы должны быть больше озабочены миром вокруг и тем, как наши действия отразятся на будущем. Мне нравилось это в нем. Это были не нравоучения, а просто он сам.
— Почему ты это мне говоришь? — спросила Блу, потому что была немного обеспокоена тем, как Мора периодически сжимала губы.
— Ты сказала, что хочешь о нем узнать. Я поведала тебе о нем, потому что ты очень на него похожа. Ему бы понравилась твоя комната со всей этой фигней, которую ты повесила на стены.
— Вот это да, спасибо, — сказала Блу. — Так почему он уехал?
Сразу после того, как она задала этот вопрос, она поняла, насколько он был тупым.
— Он не уезжал, — ответила Мора. — Он исчез. Прямо тогда, когда ты родилась.
— Это называется, уехал.
— Не думаю, что он сделал это нарочно. Ну, сначала думала, конечно. Но теперь я обдумала это, узнала больше о Генриетте и считаю… ты очень странный ребенок. Я никогда не встречала кого-то, кто бы заставлял экстрасенсов лучше слышать. Я не совсем уверена, что мы случайно не провели еще какой- нибудь ритуал, когда ты родилась. Я имею в виду, ритуал, где бы твое рождение было финальной точкой. Это могло засунуть твоего отца назад.
Блу удивилась:
— Ты считаешь, что это моя вина!
— Не будь смешной, — садясь, сказала Мора. Ее волосы были помяты от того, что она на них лежала. — Ты была всего лишь ребенком, как что-либо могло быть твоей виной? Я только думала, может быть, произошло именно это. Вот почему я позвала Нив, чтобы поискать его. Я хотела, чтобы ты поняла, зачем я ее позвала.
— Ты на самом деле ее знаешь?
Мора покачала головой.
— Пфф. Мы не росли вместе, но мы проводили время вместе несколько раз в год, просто день или два то тут, то там. Мы никогда не были подругами, не меньше, чем сестрами. Но ее репутация… Я никогда не
