– Я не сошла с ума, чтобы флиртовать с надутым ублюдком вроде тебя.
– Безумная, – подтвердил он. – И грубая. Не люблю, когда женщины сквернословят.
– Похоже, ты вообще не любишь женщин, которые делают хоть что‑то, сердито фыркнула она, окидывая глазами его агрессивно‑мужественную фигуру.
– Ты снова флиртуешь, – предупредил он, взглядом останавливая готовый сорваться с ее губ протест. – Хотя, наверное, это твоя вторая натура. Ты сама не замечаешь… отчего еще больше накликаешь на себя опасность. В один прекрасный день ты нарвешься на мужчину, который не пожелает быть обведенным вокруг твоего милого пальчика, который воспримет тебя всерьез и не удовлетворится парой украденных поцелуев. А если еще и оттащить его будет некому? На будущее советую либо доводить свои игры до конца, либо прикусить язык. Слишком много сейчас мужчин, обозленных женскими претензиями. Если не хочешь попасть какому‑нибудь из них в руки, прекрати эти игры. Перестань спекулировать своим полом…
– Чего ты от меня требуешь – уйти в монастырь?
– Сомневаюсь, что там найдется для тебя вакансия. – На его лице чуть обозначилась усмешка. – Хотя, может быть, именно она тебе и нужна. Может быть, источник всех твоих проблем – скука.
– Да, скоро начну зевать. Если ты читаешь такие же нотации своей дочери, ничего удивительного, что она…
– Она – что?
– … такая послушная дочь, – сымпровизировала Мэгги, проклиная свой язык.
– Но рано или поздно ей придется делать собственные ошибки, и ты не сможешь ей в этом помешать.
– Если это будут ее собственные ошибки, а не подражание чужим. Вот только меня удивляет, как это ты, при своем эгоцентризме, проявляешь столько интереса к Лори. Напрашивается нелепое предположение, что для тебя это прикрытие. Очередной раз пораженная его проницательностью, Мэгги машинально обратилась к женским хитростям, забыв о только что полученных предупреждениях.
– Боже правый… догадался. А я‑то думала произвести на тебя впечатление, показав, какой хорошей мачехой могу быть. – Она прикрыла застенчивую улыбку затянутой в перчатку ладонью – детский жест, обычно вызывающий у мужчин смех.
Вместо того чтобы рассмеяться или ядовито напомнить, что она уже замужем.
Ник уставился на нее. В прищуренных голубых глазах видна была напряженная работа мозга, но столь чужд ей был образ его мыслей, что даже предположить их содержание Мэгги не могла, и затянувшееся молчание начинало ее тревожить.
– Ник… – Она запнулась, пытаясь привести в порядок сумятицу собственных мыслей.
– Мэгги?
Все, что она собиралась сказать, мгновенно вылетело из головы после того, как он произнес ее имя с такой грубой нежностью.
– Ник… – Он рассвирепеет, узнав правду, но еще ему будет больно, и эта мысль вдруг показалась невыносимой.
– Мэгги, – повторил он, и это был почти вздох покорности.
– Мэгги. – На этот раз ее имя прозвучало нежным выдохом, сломившим последнее сопротивление. Она открыла глаза. – Слишком поздно. Слишком поздно для нас обоих. Ты стоишь по свою сторону ограды, а я – по свою… – Но он смотрел на ее большой алый рот, и она инстинктивно подалась вперед.
Когда губы их встретились, Мэгги ощутила жаркую вспышку, сладкое потрясение, повергшее ее в безвольный трепет. Ни один мужчина не целовал ее, не прикасался к ней… только Ник. Его губы были смелыми и пьянящими, как старое красное вино, обволакивающее небо. Его язык пробовал острую сладость ее рта, ласкал ее язык и приглашал в свой рот, который с умелой властностью наконец овладел им и подчинил эротическому ритму, потрясшему неискушенные чувства Мэгги. Он касался ее только ртом, и Мэгги не решалась разжать притиснутые к бокам кулаки, боясь, что если коснется его, то уже, не отпустит никогда… или хотя бы до тех пор, пока их тела не сплетутся обнаженными…
Когда поцелуй прервался, что‑то оборвалось в самой Мэгги. Ее расширенные глаза потемнели от нового и пугающего знания. Ник тяжело дышал, и на его окаменевшем лице выделялись только свежие, припухшие губы.
– Нет, – ответил он на ее невысказанный вопрос, содрогнувшись от ненависти к самому себе. – Это был первый и последний, Мэгги. Другого не будет. Я не хочу участвовать в разрушении еще одного брака.
– Ты не можешь разрушить то, чего не существует, – в отчаянии возразила Мэгги, чувствуя, что утратила жизненно необходимую часть себя – навсегда.
Его колебание было слишком кратким, чтобы проявиться. Он развернулся на каблуках.
– Прощай, Мэгги… – И замер. Сквозь решетчатую стенку беседки он увидел другую пару, обменявшуюся веселым поцелуем привычной близости, так не похожим на их жаркие объятия, но не менее красноречивым. Он издал сдавленный горловой звук, и Мэгги почувствовала, что почва уходит у нее из‑под ног.
– Нет, Ник… – Она вцепилась в него, ощущая мышцы, вздувшиеся так, будто он уже проламывался сквозь кусты и живые изгороди, отделявшие его от дочери.
Он бросил на Мэгги взгляд, в котором клокотало бешенство и не оставалось уже ни следа нежности.
– Почему нет? Если я убью его, ты получишь свободу и станешь веселой вдовушкой – чего же лучше?
Циничный магнат исчез – перед ней был кулачный боец, объятый первобытным гневом.
– Ник, ты не станешь устраивать сцену. – Она изо всех сил цеплялась за рукав его рубашки. – Что это даст?
– Огромное личное удовлетворение. Господи, когда‑то я сказал, что его найдут в луже крови на темной аллее… – Он стряхнул Мэгги как пушинку, но она успела встать на его пути.
– Ник, ради Бога, остановись на секунду и подумай!
Он поразил ее, повиновавшись. Руки медленно опустились, и он потряс
