– Вижу, он не рассказал вам об этом. Он ненавидит признаваться в собственных ошибках… должно быть, потому, что никогда на них не учится. Но это правда, мы со Стивеном знаем друг друга лучше, чем вы думаете. Он всегда прикидывался хорошим, но он порядочный мерзавец. Очень жесток в отношении таких женщин, как вы. Неужели вы не понимаете, что он все еще под впечатлением от своего развода? Ведь он развелся только пару месяцев назад… не тогда ли вы познакомились?
– Он не говорил вам, насколько отвратительным был процесс и почему он почти не видится с сыном?
– Конечно, говорил, – оборвала она его.
Калера считала, что некоторая сдержанность была бы уместнее. Она не хотела знать все о прошлом Стивена, так же как и он не все знал о ней. Она не ожидала от него совершенства. То, что он до сих пор не мог простить свою бывшую жену, случайным романом разрушившую их семью, было понятно: Стивен был гордым человеком с консервативными взглядами на мораль. Калера еще не видела шестилетнего Майкла, так как его мать после развода горела жаждой мести и Стивен не решался пока воспользоваться своими правами опекуна.
– Если я захочу выяснить что‑то еще, я лучше спрошу Стивена, – сказала она, чтобы пресечь дальнейший рассказ.
– Черт вас возьми, Калера! – взорвался он. – Я ведь хочу вам помочь!
Отшатнувшись от него, она слегка коснулась его груди. Широкая и сильная, она вибрировала под ее ладонями, тонкий шелк рубашки не мог сдержать его жизненную силу. Ее пульс торопливо бился в унисон с его сердцем, и она попыталась подавить охватившую ее безотчетную тревогу.
– Может, вернемся к нашему столику?
– Не очень‑то вам сладко, Капера? – он уверенно обнял ее за талию и придвинулся ближе. – Ваша проблема в том, что вы сама слишком сладкая. Продолжим‑ка нашу беседу в компании Стивена – уверен, ему это понравится… Или еще потанцуем, пока не уладим наше дело?
– Он будет беспокоиться, куда я делась…
– Он знает, что вы со мной. Он вскинул голову, прикрыл глаза и снова стал двигаться под ритмичную музыку, увлекая Калеру за собой. Он легко держал ее за талию, и, глядя на его смуглое привлекательное лицо, Калера вздрогнула от предчувствия катастрофы.
– Вы ведь не будете этого делать? – пробормотала она, оторвав глаза от его узкого рта.
– Чего именно?
– Вы сказали, что расскажете Стивену о том, что у нас было…
– Нет, я сказал, что ему следует это знать.
– Зачем? Чтобы сделать ему больно? Если это из‑за вашей старой ссоры, то при чем тут я?
– Потому что это все из‑за вас, моя дорогая.
– Я вам не дорогая!
– Пожалуй, вы правы… в постели вы просили, чтобы я звал вас «милая»…
– Это было очень давно! – воскликнула она, картина ласк вспыхнула в ее памяти подобно короткому замыканию, сноп искр превратился в силуэт мужчины, охваченного страстью. Его напряженное тело на смятых простынях…
– Восемнадцать месяцев, две недели, три дня и… – он посмотрел на золотые часы на запястье, – и одиннадцать часов… моя милая.
Боже, он помнит не только дату, но и время! А она‑то думала, что только ей приходится расплачиваться за свое грехопадение, постоянно вспоминая о нем.
То был ужасный день, худший в долгой череде ужасных дней. Ее семья и друзья были чрезвычайно добры к ней сразу после смерти Гарри, но со временем они вернулись к своим делам и оставили ее. Она прилагала все усилия, чтобы пережить трагедию, разбившую ее жизнь. Она убеждала себя, что спокойствие, которое она изображала, скоро станет реальностью, но действительность показывала обратное. Внешняя безмятежность была призрачной, внутри Калера постоянно ощущала черную дыру, ужасную беспомощность, которая делала ее уязвимой перед лицом одиночества.
Целых шесть месяцев ей удавалось обманывать себя и других, но однажды пелена пала, и обнаружилась истина.
Как‑то утром Дункан вызвал ее и выругал за самовольные исправления в документе, которые исказили весь смысл. В своей обычной манере он начал выговаривать ей за то, что она в письмах вечно сглаживает его выразительный язык и тем самым превращает его послания в такую занудную, серую писанину, что клиенты могут заподозрить его в недостатке фантазии.
Калера внезапно разрыдалась, и Дункан едва успел удержать ее, прежде чем она убежала из кабинета.
– Я знаю, знаю… Гарри… – хрипло сказал он, прижимая к себе ее вздрагивающее тело, доконав ее этим сочувствием и готовностью выслушать…
Весь страх, весь ужас и боль того дня, когда умер Гарри, вырвались наружу,