хотела немедленной кремации, без всяких молитв и сборищ, и она все так и устроила.
— Вскрытие. Говоришь, его в Лондоне делали?
— Да. Как раз они и приписали это сердечным сосудам. — Коллетт крепко-крепко зажмурилась. — Я на такое заключение не куплюсь, Джо, никогда.
— Коллетт, — он улыбнулся и подался вперед, — съешь что-нибудь. У тебя ж давно во рту ни крошки не было. Кроме того, я умираю с голоду.
Перед каждым стояла большая — нетронутая — тарелка супа-гуляша. Она зачерпнула ложку и взглянула на Бреслина, тот обмакнул кусок хлеба в густое варево и теперь смаковал его. Кэйхилл радовалась, что есть Джо, на кого она могла положиться. Со времени приезда в Будапешт она завязала дружбу со многими, но Джо Бреслин обеспечивал ей необходимую уравновешенность именно в такие вот времена, возможно, потому, что был старше — пятьдесят шесть стукнуло — и, похоже, сам упивался ролью и.о. заботливого отца.
Бреслин проработал под крышей американского посольства в Будапеште уже больше десяти лет. Вообще-то как раз на прошлой неделе Коллетт с группой друзей отмечали этот десятилетний юбилей в их любимом ночном заведении Будапешта на улице Будаи Ласло, в баре «Миниатюр», где талантливый молодой пианист по имени Ньяри Кароли каждый вечер играл вперемежку душевные мелодии венгерских цыган, американскую поп-музыку, венгерские лирические песни и современный джаз. Празднество удалось на славу, бар закрыли в три часа утра.
— Как суп?
— Нормально. Знаешь, Джо, до меня только дошло, что надо бы связаться еще с одним человеком.
— Кто такой?
— Эрик Эдвардс.
— С чего бы это? — Бреслин удивленно вскинул брови.
— Он и Барри были… близки.
— В самом деле? Я этого не знал.
— Она про это не очень болтала, но сама по нему с ума сходила.
— Тут вряд ли пахнет клубом для избранных.
Замечание вызвало первую за вечер улыбку на лице Коллетт.
— В конце концов, — сказала она, — я стала настолько старенькой, что научилась никогда не ставить под сомнение отношения людей. Ты его хорошо знаешь?
— Я его вовсе не знаю, так просто — имя, операция. Мы получили от него сообщение нынче утром.
— И?
— Ничего особенного. «Банановая Шипучка» живет и здравствует. Провели вторую встречу.
— На Москито?
Он кивнул, насупился, перегнулся через стол и спросил:
— Барри везла что-нибудь?
— Я не знаю. — Они оба оглянулись посмотреть, что их не подслушивают. Коллетт приметила четвертый от них столик, за которым сидел крупный, тяжеловесный мужчина с тремя женщинами, и сказала Бреслину: — Это Литка Мороваф, советский советник по культуре.
Бреслин улыбнулся:
— Он теперь кто, номер три в здешнем КГБ?
— Номер два. Настоящий чекист. Бешеным делается, когда я его полковником зову. Он в самом деле считает, что если форму не носишь, то воинское звание будто мраком покрыто. Свинья, все пристает ко мне: пообедай с ним да пообедай. Хватит о нем. Теперь о Барри. Джо, я не всегда знала, везет она что- нибудь или просто приезжает сюда по делам своего агентства. Она здорово замкнулась в последнее время, что меня лично очень радовало. Поначалу, когда ее только привлекли, она трепала об этом, словно школьница.
— С Толкером перед отъездом она встречалась?
— Этого я тоже не знаю. Обычно она выходила на контакт с ним в Вашингтоне, но в эту поездку у нее было полно свободного времени в Нью-Йорке, так что, полагаю, она с ним там увиделась. Я ничего не знаю, Джо, а хотела бы.
— Может, и к лучшему, что не знаешь. Ужинать собираешься?
— Вообще-то нет.
— Не возражаешь, если я поем?
— Сделай милость, я тоже малость поклюю.
Он заказал фогашфиле гундель модон, маленькие кусочки рыбного филе с овощами четырех видов, и бутылку «Эгри Биккавер», хорошего красного венгерского вина. Пока он ел, говорили мало. Коллетт потягивала вино и пыталась отбиться от лавиной нахлынувших на нее мыслей о смерти Барри.
С ней они подружились еще в колледже. Коллетт Кэйхилл выросла в Вирджинии, училась в университете Джорджа Вашингтона, закончила там юридический факультет. А с Барри Мэйер познакомилась, когда уже была в аспирантуре. Встреча произошла случайно. Барри приехала из Сиэтла работать над дипломом магистра по английской литературе в Джорджтаунском университете. Молодой адвокат, с которым встречалась Кэйхилл, устроил вечеринку у себя на дому в Олд-Таун и пригласил на нее своего лучшего друга, тоже адвоката, только-только начавшего приударять за Барри Мэйер. Друг привел ее на вечеринку, и две молодые женщины сразу же нашли общий язык.
То, что девушки стали близкими подругами, удивило познакомивших их адвокатов. Характерами и нравом они отличались точно так же, как и внешностью. Мэйер — высокая, длинноногая, с гривой каштановых волос, которые она предпочитала носить распущенными. Косметикой пользовалась редко. Глаза у нее были цвета малахита, и играла она ими с немалой для себя выгодой — выражала самые различные чувства, просто то чуть расширяя, то чуть прищуривая их, то слегка подмигивая, а то выгибала песочного цвета бровь или бросала чувственный взгляд исподлобья, что, она знала, нравилось мужчинам.
Кэйхилл, напротив, была низенькой и плотненькой, вся словно узелками повязана, слегка округлившаяся угловатость так и сохранилась в ней с подросткового возраста — мать, оставшаяся вдовой, из-за этого ночей не спала. Насколько Барри была общительной, настолько Коллетт — энтузиасткой. Ее глубоко посаженные голубые глаза не знали покоя, на лице выдавались высокие скулы, что намекало на ее шотландское происхождение, и это лицо в любую минуту, казалось, готово было разом вспыхнуть от воодушевления и удивления. Ей нравилось пользоваться косметикой, добавлять яркие краски и щекам, и губам. Волосы у нее были черные («Ради всего святого, это-то откуда взялось?» — частенько задавалась вопросом ее мать), она носила их коротко стриженными — так, как больше шло к ее приятному округлому личику.
Вначале основой их дружбы была общая для девушек готовность сделать успешную карьеру. Цели у каждой были, разумеется, разные. У Мэйер — в конце концов стать во главе крупной книгоиздательской компании. У Кэйхилл — отдать себя государственной службе с прицелом на высокий пост в министерстве юстиции, а то и сделаться первой женщиной — министром юстиции. Они часто и громко смеялись над своими устремлениями, тем не менее настроены были серьезно.
Они оставались дружны до самого окончания учебы, потом, начав работать, разошлись по разным дорогам. Кэйхилл пошла работать в профессиональный юридический журнал, который следил за готовящимися законодательными актами. Там она продержалась год, а затем, послушавшись совета приятеля, принялась справляться о месте в государственных учреждениях, в том числе в Минюсте, госдепе и Центральном разведывательном управлении. ЦРУ предложило ей работу первым — и она согласилась.
— Ты… куда? — Барри Мэйер аж поперхнулась, когда вечером за ужином Кэйхилл сообщила ей о своей новой работе.
— Иду в ЦРУ.
— Да это ж… безумие. Коллетт, ты что, не читаешь ничего? ЦРУ ужасная организация.
— Журналистская трепотня, Барри. — Она улыбнулась. — Кроме того, после подготовки меня
