– Кто-нибудь, еще теплый, – сострил Борька.
– Не, я про тех, кто говорить может, кроме того, что теплые, – уточнил Бумажкин, продолжая шутку Плохиша. – Как там Верка с Маринкой поживают?
– Эти вряд ли зайдут, – сказал я.
– Да уж, Верка на огонек теперь не скоро заскочит, – согласился Борька, хохотнув.
– Что такое? Они ж у нас на романтику падкие… – удивился Вовка.
– Было тут между нами кое-какое недопонимание, пару недель назад, – признался я. – Вот с тех пор они и охладели.
– Все, не бывать свадьбе? – уточнил Бумажкин, скроив из лица театрально разочарованную мину. – А суть конфликта?
– Просто пошутили мы с Тёмычем, – весело сказал Плохиш и сложил отблески этой истории в улыбку.
– Ну, и? – подтолкнул меня старший товарищ.
– Борька в ночь работал, а я с ним задержался… Так, пропустить пару капель, – начал я. – Закусон разложили, вмазали чуток, вот душа женского общества и запросила. Позвонили в неврологию, Верке с Маринкой. Они через часок появились. При параде, на шпильках, халатики укороченные…
– Ага, духами потом еще пару дней в «двенашке» воняло, – вмешался в мой рассказ Борян.
– Воняло? – спросил Бумажкин.
– Не, весьма приятно пахло, – возразил я. – Уселись. Мы им шампанского, как джентльмены. Сидим, выпиваем, все романтично так… Ну, по ходу пьесы мы с Плохишом еще накатили, и черт нас дернул…
– Отчебучили чего-то, – вздохнул Вовка, с фальшивой укоризной покачав головой.
– Да так, самую малость, – протянул Борька, словно недоумевая, с чего весь сыр-бор.
– Борина мама ему с собой котлеток положила, печеночных… Они у нас в тот вечер главной закуской были.
– Знаю-знаю такие, пробовал, во рту тают, – кивнул Бумажкин.
– Так вот… Мы с Плохишом перемигнулись – и сидим, ждем, – продолжил я. – А Верку с Маринкой просить-то долго не надо, сам знаешь… В общем, съели они по одной и еще взяли. Только в рот засунули, меня Борька под столом ногой тронул. Типа, пора… Я котлетку подцепил, куснул, пожевал…
– И тут Тёмыч, так натурально, будто во МХАТе… – вставил Плохотнюк, которого распирало от воспоминаний.
– Ну да, постарался. Театральный кружок вспомнил. Жую и Боряна спрашиваю, весьма озабоченно. Мол, ты где печень на котлеты брал? А он мне – как где? У Иванова… А что?
– Вот гады, – улыбнулся Бумажкин, приподняв края усов.
– А я Борьке в ответ: на хрена, я ж тебе говорил, что у него цирроз в начальной стадии. У Петрова, мол, надо было брать, у Петрова. Они дернулись, побелели, а во рту-то у них – котлетки. По второй уж кушают.
Плохотнюк заливисто заржал, упиваясь картинками двухнедельной давности.
– Эх, подонки, – нараспев произнес Вовка, смеясь не то над доверчивыми сестрами, не то над ржущим Борькой.
– Верка, та поспокойнее перенесла. А вот подружка ее, Маринка эта… К раковине одним прыжком ломанулась, потом в сортир.
– Мы с Тёмычем клялись, что это шутка, да Верка и сама понимала, конечно… Маринку из сортира достала, кое-как успокоила, – говорил Боря, давясь хохотом.
– Но шутку девчонки не оценили. Сказали, что мы козлы, психи сраные, ну и всякое такое, в том же роде… В общем, наговорили нам злобных бабских банальностей – и свалили. А пузырь шампанского, кстати, с собой захватили, – подытожил я.
– Да, парни… С таким тонким юмором вас амуры избегать будут. Об вас, циников, только стрелы зря тупить. Таких мамзелей упустили! – весело пожурил нас Бумажкин.
– Ой, да и ладно, хрен с ними. На черта они сдались, если шуток не понимают, – ответил Плохотнюк.
– Это вы еще легко отделались. Я вам, парни, вот что скажу… Розыгрыши – это, конечно, здорово. Но в нашем деле – рискованно, – назидательно сказал Вовка, улыбаясь одними глазами. – И есть примеры. Я рассказывал, как над ночником здесь однажды пошутили?
– Нет вроде. А чего было-то? – живо поинтересовался Боря за нас обоих.
– Чего было-то? – риторически переспросил старший. – Да так, ничего особенного. Юморок. Когда морг наш только открыли, пару недель буквально, работали здесь сперва два дневных санитара да ночной один. И стала клиника ночников нанимать, – начал он свой рассказ. – Прислали из отдела кадров мальчишку молодого, только восемнадцать ему стукнуло. Пришел он ближе к вечеру с должностными обязанностями ознакомиться. А парни в тот день втроем выпивали слегка. Только им повеселело, как новичок заявился. И решили они его подколоть. Один из них, дневной санитар, в тот момент в другой конец отделения отлучился, по телефону трепался. Ночной принялся парню нашу кухню показывать, чего да как. А дневной напарника своего стал подговаривать. В общем, новенькому все показали, рассказали. Он до того момента ни одного покойника в глаза свои не видел, но держался молодцом. Ну вот… Они ему и говорят, мол, теперь ты все знаешь, парень ты не робкий, все отлично, ждем тебя на работу. А один из дневных напоследок попросил. Сходи, говорит, братуха, в секционную. Там у нас труп на столе лежит, у него бирка на руке. Мол, глянь, как фамилия. Ну, тот конечно же отказаться не мог, да и зачем… Пошел в секционную. А другой санитар, которого малой вообще не видел, заранее в секцию пошел. Разделся там, одежку спрятал, лег на стол, водой себя окатил, подголовник под голову. В общем, все, как полагается. Пацан тот новенький в секцию зашел, стал бирку с фамилией искать, как и просили. А ее и нет. Ну, он спиной к столу поворачивается и в открытую дверь громко так рапортует. Мол, нет бирки на трупе. В этот самый момент санитар, который трупом прикидывался, как схватит его сзади за жопу, да еще и гаркнул чего-то…
– Вот его вставило-то, поди! – восхищенно сказал Плохотнюк, вглядываясь в свое воображение.
– Вот именно, что вставило. Эти пьяные идиоты ржут, по плечу его хлопают, типа с боевым крещением поздравляют. А тот серого цвета, в ответ и сказать-то ничего не может. Они ему «все, расслабься, пошутили мы, давай выпьем», а он в ответ затрясся весь, за сердце схватился и – брык с копыт. Шутники эти, ясное дело, перепугались – стали пытаться его в чувство привести, да ни хрена не выходит. Пульс еле слышно, дыхание поверхностное. И чего с ним дальше будет – не понятно. Вот так-то…
– И чего с ним дальше было? – спросил я.
– Откачали? – так встревоженно сказал Борька, словно был главным виновником той давнишней ситуации.
– Слава богу, дурни эти сообразили, что делать. Двое парня на каталку швырнули и – бегом с ним в кардиологию. А третий кардиологам звонить стал, чтоб встречали. Те его в чувство привели, конечно… Оказывается, его сердечный жахнул. А вроде все не со зла было. Просто разыграть его хотели, да перестарались мальца… Вот такая история.
– История поучительная, ничего не скажешь, – согласился я.
– Он работать потом пришел? – спросил Плохотнюк.
– Да брось, какой там… Никто его с тех пор и не видел. Он даже за трудовой в отдел кадров не зашел. Канул просто, и все…
– Все, никаких больше приколов, – торжественно поклялся Борян, отдавая пионерский салют. – Хотя моя история куда круче будет, ей-богу…
– Твоя, Борь, другая. Тут нельзя сравнивать, – возразил Бумажкин, глянув на часы. – Что-то мы с тобой, Плохиш, засиделись. Отделение уж пустое… Тёмычу спешить некуда, а мы-то чего?
– Да, пора валить, – кивнул Боря. – Сейчас мигом переоденусь – и вместе поедем.
– Жду две минуты, – строго сказал Вовка вслед Плохотнюку, убегающему в раздевалку.
Спустя пару минут он появился на пороге «двенашки» переодетый, в камуфляжных штанах, высоких ботинках и черной майке. «Anarchy» было написано на ней рваными разнокалиберными буквами.
– Ладно, двинули мы, – сказал Бумажкин, направляясь к выходу. Я пошел следом, чтобы закрыть за ними дверь служебного входа. – Завтра у нас непростой день. Двадцать две выдачи, уже четыре вскрытия
