друга, разделенные порогом отделения. Этих мгновений мне хватило, чтобы понять – мой гость не в себе. В этом меня убедили его глаза, замершие под припухшими веками. Они несли в себе такую тяжелую безысходность, погружаясь в которую человек перестает беспокоиться о своей судьбе, да и о судьбе остального мира. Все, что раньше наполняло собою жизнь, теряет смысл. Даже элементарный инстинкт безопасности, чуткий и беспокойный, как сторожевой пес, и тот нередко отказывается нести службу. Люди с такими глазами будто остаются одни во вселенной. Они опасны. В первую очередь – для себя. А потому и для остальных.
Я и раньше видел такое. Но на этот раз был лицом к лицу с этим непредсказуемым явлением. И совершенно один. Признаюсь, невидящий пустой взгляд этого, с виду безобидного, человека пугал меня не меньше, чем бригада бандитов, не узнавших свою бабушку.
– Я к отцу, – ровно, без эмоций сказал мужчина.
– Морг закрыт. Дождитесь похорон, – жестко сказал я, готовясь рывком закрыть дверь.
– Я сын его, Пименов, – все так же равнодушно произнес тот.
– Завтра, в девять часов утра приходите, – обрубил я. В ответ услышал:
– Он меня сегодня ждет.
– Похороны у вас завтра, – сказал я казенным тоном. Вспомнив Пименова, которого мы одевали сегодня, я понял, как сильно похож на него сын, стоявший на крыльце Царства мертвых.
– Завтра будет поздно. Нам поговорить надо.
Сказав это, он едва заметно сжался. Не успев ничего понять, я интуитивно почувствовал угрозу. И резко толкнул дверь вперед, пытаясь закрыть отделение. В то же мгновение Пименов бросился на нее с обратной стороны. С перепугу у меня прибавилось сил, и я навалился на дверь, вложив в это противостояние все свои ресурсы, оставшиеся к вечеру пятницы.
– Папа! Папа!! – совсем по-детски звал он своего покойного отца, со стоном упираясь в дверь. – Я здесь! Я тебе сейчас все объясню! Папа! Она не знала, что будет…
Одержав верх в стремительной схватке за врата Царства мертвых, разделявших Пименовых, я захлопнул дверь, молниеносно крутанув ключом в замке. В ответ посетитель обрушил град мощных ударов на служебный вход отделения.
– Открой! – хрипло орал он, молотя руками и ногами. – Я всего два слова ему скажу!! Мне больше ничего не надо!! – сорвался Пименов на стон.
«Надо ментам звонить, а то он себя об дверь покалечит», – решил я, метнувшись в глубь отделения за трубкой радиотелефона. Схватив ее, немного помедлил со звонком, прислушиваясь. Удары прекратились. Подойдя к двери, я посмотрел в глазок. На крыльце никого не было. «Убежал, – решил я. – Или совсем, или за болгаркой, чтоб дверь пилить». Облегченно вздохнув, я тут же услышал невнятные завывания, в которых трудно было различить человеческую речь. Пименов сидел на крыльце, вплотную к краю двери. На секунду притихнув, он вновь начинал выть, бессильно постукивая по двери кулаком. Некоторые слова прорывались сквозь безутешный вой. «Все забирайте, все», «сказать только», «открыть надо» – доносилось до меня с той стороны. «Откройте!!! Скоты бездушные! – вдруг яростно заорал он. – Ради детей ваших!!!»
Прильнув к глазку, я увидел трех госпитальных милиционеров, вальяжно идущих через двор патанатомии к нарушителю. Они были в громоздких касках, бронежилетах и с автоматами наперевес, словно только с передовой. Увидев ментов, Пименов вскочил и бросился к ним. «Товарищи, помогите мне дверь открыть!!» – умолял он, истошно выкрикивая отдельные слова. «Срочно! Там мой отец, Пименов Сергей Дмитриевич! Если он не… если я не скажу ему… Вы что??!!» – зашелся он в страхе и негодовании, когда больничные вояки поволокли его, упирающегося, вон с территории клиники.
Наблюдая за этой сценой в дверной глазок, я всем нутром жалел того, кто всего минуту назад так напугал меня. Набрав телефон центрального поста милиции, представился и сказал, стараясь звучать весомо:
– Вы сейчас человека забрали, со двора патанатомии. Быстро вызывайте ему «скорую». У него тяжелый психический срыв. Это очень опасно.
– Ага, понятно, – вяло согласился дежурный. – Сообщу. Это санитар морговский, да?
– Да, Антонов моя фамилия.
– А откуда ты знаешь, что срыв? Ты доктор, что ли?
Опешив от такого поворота, я пару секунд помолчал.
– Откуда знаю? – вскипел я, сжимая трубку до белых костяшек. – Это понятно даже тупому мусору, вроде тебя! «Скорую» вызывайте, говорю!
– Ты похами еще, трупорез! Рапорт подам, тебя ж уволят, дурака!
– А если мужик этот чего-нибудь выкинет, тебя посадят! Чувствуешь разницу? Как фамилия дежурного по роте? – грозно рявкнул я. Видно, вопрос попал в слабую точку милиционера, отчего он тут же бросил трубку. – Где они таких уродов набирают?! – сказал я сквозь зубы. – По конкурсу, что ли…
Бессильно ругаясь, я поплелся в комнату отдыха. Плюхнувшись в кресло, по привычке потянулся за пультом от телика. Взяв его в руки, включать ящик не стал, решив просто посидеть в тишине, без ненужных мне новостей, пустых споров, прогнозов погоды и красочных призывов купить. Происшествие с Пименовым выбило меня из колеи.
Сперва все для меня в нем было очевидно. Мужчина, задавленный грузом горя, в неадекватном состоянии, пытался увидеть труп отца. Я ему этого не позволил. И поступил совершенно правильно. Неизвестно, как бы он отреагировал на такое зрелище. Мог бы совсем спятить, навредить себе, мне и каждому, кто попался бы под руку. Более того, когда его задержала наша родная милиция, я сообщил в органы о необходимости обеспечить задержанному медицинскую помощь. Ситуация ясная, спорить здесь не о чем. Вроде как…
Сидя в «двенашке», в тишине телевизионного вакуума, с каждой минутой я все сильнее сомневался в том, что сомневаться не в чем. Сначала неотчетливо, потом резче передо мною проступала совсем другая картина произошедшего. Наверное, ее можно было бы увидеть с другой стороны служебного входа, стоя на крыльце, где стоял мужчина в тусклом сером спортивном костюме. Потихоньку она наливалась красками, обретая реалистичность и право на жизнь. Очевидность ситуации, которая еще недавно была «ясной», таяла на глазах.
– А если так… – вполголоса бубнил я. – Пименов этот нес в себе какую-то огромную вину перед отцом. И собирался каким-то образом снять ее с себя, а может, и со всей семьи, рассказав что-то папе. Да не успел – папа помер. И он уверен, что если поговорит с отцом, пока тот еще не в гробу, то все разрешится. Или разрешится хотя бы для него. И так это важно для Пименова, что является одним из главных событий жизни. Или нет, не событий… линий жизни. Что в такой ситуации будет делать человек? Идти к цели. Делать для этого все возможное. И он пошел – в морг, к отцу. А там его встретил какой-то санитаришка, который про беду Пименова ни черта не знает. И объяснить ему вряд ли удастся. И говорит он бедолаге, что морг закрыт. А отец-то всего в нескольких метрах. Тот в отчаянии пытается прорваться, ничего у него не выходит… потом менты… И жизнь Пименова потекла по другому сценарию, которого он не хочет, боится. Или такой поворот для него просто невозможен. А все почему? Потому что посторонним в морг – не положено. И Пименов проживет всю жизнь, зная, что не смог справиться с такой малостью. С каким-то юнцом санитаром, вставшим между ним и отцом. Ничего вариант, а? – спросил я себя, задумчиво поднимаясь из кресла. – А ведь я бы мог поступить по-другому. Выкатить тело на подъемнике к служебному входу, например. Это, конечно, стрёмно, опасно… не по правилам. Могут быть неприятности. И вот он, тут как тут! То, что самое страшное в жизни – выбор. Свои собственные неприятности и риски против трагедии Пименова. Трагедия, это, конечно, ужасно. Но неприятности-то свои, все-таки…
Еще раз пристально взглянув на все сказанное, я вновь стал уговаривать себя, что поступил верно. Только так и можно было поступить. А другая история – череда неправдоподобных натяжек. Опять ожили слова «очевидная ситуация». Вот только никак не удавалось избавиться от ощущения, что я убежденно вру себе. А ведь любой разумный человек согласился бы, что показать Пименову труп отца – просто безумие на грани с преступлением. Вроде как…
Потом я долго пытался уснуть, гоня от себя то одну, то другую картину, главным персонажем которой являлся Пименов. Но они никак не желали уходить. Наверное, оттого, что главным персонажем был все- таки я. История Пименова родила для меня свою собственную, в которой решающий выбор был за мной. Мужчина в тусклом сером костюме скоро растворится в толщине календаря. Санитар Антонов, сделавший
