потенциальных еретиков. Церковь, полностью продажная, накапливала богатства, похваляясь им перед своей погрязшей в бедности паствой. До XIX столетия влияние церкви на интеллектуальную жизнь полностью сводилось на нет. Духовенство было грамотным, богатым и влиятельным; народ оставался неграмотным, невежественным и, за исключением знати, доведенным до нищеты. Святая мать-церковь сознательно шла на это. Один современный философ сравнил уважительное отношение к знаниям, принятое в классическом мире Сократа, с отношением, которое господствовало в христианской сфере влияния.
«(О Сократе)…Хотя он всегда говорит, что ничего не знает, он не считает, что знание лежит вне пределов нашей досягаемости… он считает, что грешить человека заставляет отсутствие знаний. Необходимо лишь знание, чтобы сделать человека добродетельным. То есть одна из важнейших причин зла в невежестве. Следовательно, чтобы достигнуть добродетельности, необходимо обладать знанием, и, значит, добродетель есть знание. Связь между добром и знаниями – характерная черта всего греческого мышления. Христианская мораль категорически против этого мнения. Самым важным является чистое сердце, и это, вероятно, с большей готовностью было воспринято невежественной паствой»[142].
Неограниченная власть церкви над образованием, культурой и доступом в духовный мир имела серьезные последствия. Неограниченная власть означала власть над королями, императорами, принцами и народами. Это происходило по той простой причине, что человек, как считалось, рождается грешным и только церковь обладает единоличным правом решать, кто будет спасен, а кто будет навечно приговорен к адскому огню и проклятию. Как короли правили согласно Божественному праву, так церковь, как представитель Бога на земле, обладала более высокой властью, чем короли, императоры и принцы. Эта позиция христианского смирения, подкрепленная доктринами «справедливой войны» и «заставьте их войти», явилась прочным фундаментом для общества, подвергающегося репрессиям и гонениям, которые усиливались до тех пор, пока оно (общество) не получило сомнительную выгоду от Index Librorum Prohibitorum (список публикаций, которые были запрещены Римско-католической церковью), священной инквизиции и внушающего благоговейный ужас проявления «Божественной любви» – сжигания на костре. Тем не менее в этот период родились некоторые наиболее духовные люди, мужчины и женщины, когда- либо рождавшиеся на земле. Последователи тайных течений духовности, истинные духовные наследники Иисуса, мистики и посвященные, которые искренне, почтительно и беззаветно посвятили себя Богу, те, кто искали Святой Дух везде, где могли.
Глава 9 Подземные сокровища: тайные духовные течения
Когда у человека есть подлинный мистический опыт, он может смело отбросить внешние дисциплины, даже те, с которыми связан клятвами[143].
Руководители Западной церкви считали, что могут с помощью слепого, фанатичного, диктаторского догматизма узаконить духовные знания, преследовать и терроризировать всех тех, кто обладал этими знаниями, и что они, и только они могли иметь доступ к духовной власти. На протяжении многих столетий это заблуждение оказывало влияние на взгляды религиозных руководителей и пап. Единственным ощутимым результатом этого заблуждения было постоянное, жестокое преследование инакомыслящих. Кульминацией этой самонадеянной политики стало учение о «папской непогрешимости»[144]. Таким образом, в обществе, которое развивалось в результате слияния церкви и Римской империи, церковь стала единственным властителем религиозной веры.
Все в границах этого общества, построенного на принуждении и преследовании, должны были твердо придерживаться одной централизованной религиозной системы.
Догматизм, преследование и удержание народа в состоянии вечного невежества воспитали в людях молчаливое повиновение Святой матери-церкви, но не удалили восприятие мира и духовные знания из народной памяти человечества в целом, поскольку духовность продолжала воодушевлять, наполнять и поддерживать временный мир. Знания и верования непрерывно вторгались в священные области церкви, и, несмотря на энергичное, жестокое преследование, гностические учения Иисуса, продолжателями которых были Иаков и первые ученики в Иерусалиме, по-прежнему тайно распространялись.
В атмосфере хаоса, царившего в Европе после падения Римской империи, церковь была единственным институтом с ясной и определенной целью относительно того, куда следует идти. Богатые землевладельческие классы бывшей империи приняли епископат, поскольку только церковная иерархия обладала способностями, необходимыми для выхода из хаоса и установления порядка. Племена варваров обосновались в Италии и за ее пределами, и церковь предприняла первые успешные набеги во внутренние районы и приступила к обращению в христианство франков и бургундцев. Епископы стали не только духовными руководителями, но и военачальниками; устанавливая порядок, они укрепляли авторитет церкви. В Риме быстро образовался внушительный бюрократический аппарат, необходимый для ведения самой разнообразной документации, гражданской и религиозной. Штат писцов вскоре приобрел значительные, ценные знания в сфере гражданского администрирования, и в результате в Риме, похоже, можно было получить ответы на все вопросы[145].
В 589 году папой римским был избран Григорий Великий. Церковь получила руководителя, который много сделал в деле обращения в христианство народов, населявших земли, считавшиеся варварскими, включая Великобританию[146]. С миссионерами пошли управляющие, несущие блага цивилизации вместе с сомнительными благами христианства. Аббаты разных христианских монастырей вели подробные отчеты и в результате смогли найти наиболее рентабельный способ ведения операций не только для себя, но и для других землевладельцев. Рабство стало исчезать вовсе не по причине христианской любви, а по причине экономической эффективности. Стало ясно, что более выгодно колонизировать земли с крестьянскими фермерами-арендаторами, чем использовать рабов, и рабство исчезло. Общая картина Европы и европейское общество формировались и создавались совокупными действиями раннего монашества; и, конечно, варвары, такие как викинги, оставались неподконтрольными.
К концу XII столетия средневековая христианская церковь доказала, что, вне всякого сомнения, являлась самой нетерпимой, догматической и репрессивной властью, когда-либо существовавшей в уже довольно длинной и кровавой европейской истории. Под подозрение церковной иерархии подпадали все, кто рисковал открыто высказывать свое мнение, не скрывал верования, идущие вразрез с общепринятым, и позволял даже малейшие отклонения от церковного учения. Этих людей преследовали, отлучали от церкви, подвергали пыткам, сжигали на костре. Умение скрываться и маскироваться стало жизненно необходимым условием выживания людей, имеющих собственное мнение, стремившихся избежать нежелательного внимания со стороны инквизиции и жарких объятий костра[147].
Проникающие всюду щупальца церковной и государственной власти тянулись от папы, императора и короля к феодалам и баронам[148]. Мало кому в Европе удалось от них увернуться. В период раннего Средневековья при господстве церкви феодализм обеспечил стабильность, которая позволила ему удержаться в некоторых частях Европы по крайней мере до начала XX века. Безопасность и защита городов и деревень при феодальных правителях обеспечила возможность проведения очередной земельной экспансии монашества в период с X по XII век. В этом случае руководство на себя взял орден цистерцианцев. В число владений цистерцианских монастырей, в отличие от других
