заведующего Доннеловского филиала Нью-Йоркской публичной библиотеки. Вышеозначенный филиал находится на Пятьдесят третьей улице между Пятой и Шестой авеню, прямо напротив Музея современного искусства. До самого недавнего времени там можно было съесть отменный ланч за один доллар. Потом, правда, цены подскочили, но всё равно за эти деньги лучше вас нигде не покормят. Сегодня, когда я позвонил Люсиль, она ледяным тоном осведомилась, не собираюсь ли я ещё раз рискнуть потратиться на подорожавший ланч. На что я сурово сказал нет, и вместо этого предложил перекусить на Женской бирже, угол Мэдисон-авеню и Пятьдесят четвёртой улицы.
— Харви, ты, наверно, шутишь.
— У меня небольшой невроз, что верно, то верно.
— Ты просто прелесть. Ты последний из великих мотов. Это у тебя род недуга.
— Чем плоха Женская биржа?
— Ничем, Харви. Это восхитительное место, и там кормят лучше, чем где бы то ни было в городе, и потрясающе дёшево. Хоть раз в жизни возьми меня в плохой ресторан, где ланч стоит дороже, чем доллар восемьдесят центов. Я сама заплачу по счёту. Ну разве можно на тебя сердиться, Харви?
Я отправился в банк и по дороге думал о Люсиль. Такой же невротик, как и все остальные жители Нью-Йорка, я однажды решил, что мне полезно пройти через психоанализ. Я одиннадцать месяцев посещал доктора Фреда Бронстайна на Восточной 76-й улице. Во время одного из сеансов я заговорил о Люсиль. Я хорошо это помню — ведь этому предшествовало одиннадцать месяцев абсолютной ерунды.
— Док, — сказал я Бронстайну в то утро. — Есть такая Люсиль Демпси.
— Так, так, продолжайте, — отозвался он с присущей ему спокойной небрежностью, хотя пальцы его сомкнулись на рукоятке скальпеля, который он уже был готов вонзить в глубины моего подсознания.
— Ей двадцать девять лет, её рост пять футов семь дюймов, у неё волосы цвета мёда и карие глаза. Она вполне не глупа. Она родом из западного Массачусетса и работает в Доннеловском филиале Нью- Йоркской публичной библиотеки. Она выпускница Радклиффа. Она пресвитарианка, хотя относится к религии вполне спокойно. Она влюбилась в меня по причинам мне совершенно непонятным и хочет на мне жениться.
Наступила пауза. Выждав приличествующее количество секунд я спросил:
— Ну так как?
— В каком смысле?
— Чёрт побери! Вы не собираетесь ничего сказать на этот счёт?
— А что тут скажешь, Харви. Это вы псих. А моя задача — слушать, а не комментировать.
— Огорчительно слышать такое от доктора, который считает, что он не лишён чувства ответственности.
— Это точно, Харви. Не лишён.
Я заплатил ему наличными. Он хотел прислать мне счёт, но я заплатил наличными, ушёл и никогда больше не вернулся. Теперь я вспомнил об этом эпизоде, идучи в банк. Временами мне сильно не хватало доктора Бронстайна.
Когда в банке у меня находятся дела поважней, чем оформление чека на покрытие алиментов, я имею дело с одним из молодых сотрудников, которого зовут Фрэнк Маклеффлин. Он на два года меня моложе и относится ко мне с уважением. Он сидит за перегородкой в углу большого зала с мраморными стойками и изразцовым полом и приятно мне улыбается. Когда в этот раз я положил перед ним оба чека, он исполнился соответствующего почтения.
— Это большие деньги, мистер Крим, — одобрительно пробормотал он.
— Причём те, что в маленьком чеке, занесите на мой счёт.
— Очень интересно иметь дело с людьми, мистер Крим, — заметил он, — которые называют чек в пятнадцать тысяч долларов маленьким. Но я вполне понимаю, что поскольку вы частный детектив, то такие случаи нередко происходят…
— Я не частный детектив, мистер Маклеффлин. Я работаю в отделе расследований страховой компании.
— Я говорил моим детям, что вы частный детектив. Вы, надеюсь, не имеете ничего против.
— Нет, нет, на здоровье.
— И ещё я им рассказывал, что у вас есть при себе пистолет.
— Чего нет, того нет.
— Правда?
— Пистолета нет, — извиняющимся тоном повторил я. — Видите ли, я знаю многих полицейских, и они очень огорчились бы, если бы у меня при себе оказалось оружие. Даже если бы мне удалось получить на него разрешение, они бы сделали всё, чтобы лишить меня его.
— Потому что вы могли бы застрелить кого-то из важных особ?
— Потому что я мог бы застрелить себя самого.
— Себя самого?
— Так точно.
— Ну разве я могу рассказывать об этом моим малышам? Вы, наверное, разыгрываете меня.
— Разве что самую малость.
— А я могу рассказать детям о большом чеке — о том, который на восемьдесят пять тысяч.
— Почему бы нет?
— Вы уверены, что хотите получить всю сумму чеками «тревеллз»?
— Да, пять чеков по десять тысяч, пять по пять и десять по тысяче.
— Неплохая получится пачечка, мистер Крим.
— Пожалуй, что так.
— Что ж, я во всяком случае лишь служащий банка…
Так или иначе в этот день я опоздал на несколько минут на свидание с Люсиль Демпси. Мне пришлось ждать, пока ребята банка свяжутся по телефону с фирмой и удостоверятся, что выражение моего лица было столь же честным и чистым, как и мои руки. Люсиль оккупировала последний свободный столик на Женской бирже, и когда я плюхнулся на стул напротив неё, сказала:
— Господи, Харви, ты сияешь, как чеширский кот. У тебя часом не день рождения?
— Нет, но я только положил на имя Харви Л. Крима пятнадцать тысяч долларов.
— Они все твои, Харви?
— Целиком и полностью — за вычетом налогов и того, что я хочу выделить женщине, на которой когда-то был женат. Хочу предложить ей семь тысяч, чтобы она отпустила меня на свободу. По слухам, у неё сейчас роман с одним типом, так что скорее всего она их возьмёт. Это значит, что у меня остаётся две тысячи долларов. Хватит на то, чтобы нам с тобой пожениться, провести медовый месяц на Канарских островах, а потом въехать в одну из этих квартирок на Третьей авеню.
— Ты сошёл с ума, Харви! Давай лучше закажем чего-нибудь поесть.
Пока мы ждали, когда нам принесут еду и во время еды я поведал Люсиль историю о Синтии Брендон и о ста тысячах долларов.
— Я не верю, — сказала она, выслушав меня. — Не верю и всё тут.
Я показал ей чеки на восемьдесят пять тысяч — аккуратная такая пачечка.
— Всё равно не верю, — отозвалась Люсиль. — Но скажи на милость, почему ты хочешь, чтобы деньги были в чеках «тревеллз»?
— Чтобы можно было спокойно носить с собой. Как ещё можно обеспечить такое количество долларов в кармане. Как ещё иметь при себе восемьдесят пять тысяч?
— Но зачем?
Подали десерт — лучший во всём Нью-Йорке. Я заказал мороженое. Я ел его изящно и аккуратно, а Люсиль смотрела на меня с ужасом.
— Знаешь, мне кажется, мир летит в тартарары, сказала она наконец. — Ничего общего по сравнению с тем, что было в моём детстве. Но наша цивилизация не может докатиться до того, чтобы третья в мире страховая компания давала тебе вот так за здорово живёшь восемьдесят пять тысяч, а ты бы понятия не имел, как собираешься ими распорядиться. Может, я ошибаюсь?
— Нет, я и правда понятия не имею.
