— Тогда какая-то ерунда получается.
— Наверное. Но разве ты забыла — я сделал тебе предложение.
— Помню, помню. И ещё я помню, как ты уже просил выйти за тебя ту самую девицу Коттер. Неужели, по-твоему, у меня меньше ума, чем у неё?
— Ума у тебя больше, чем у любой девушки из всех, что я когда-либо встречал. Именно поэтому я очень надеюсь, что ты отыщешь ответ.
— Что случилось с Синтией?
Я оплатил счёт, мы вышли, и я проводил Люсиль до библиотеки. По пути она упомянула ряд свойств моего характера. Люсиль никогда не делает комплиментов, хотя уверена в обратном. На этот раз она заметила, что вместо того, чтобы заниматься чем-то полезным и творческим, я работаю ищейкой у большого дяди-букмекера, заключающего страховые пари. Мне это определение кажется слишком уж смелым и даже бестактным, но Люсиль не испытывает пиетета перед страховым бизнесом. Она считает, что он отрицательно воздействует на меня.
— Ты и правда хочешь вот так взять и распутать это дело? — удивлённо осведомилась она.
— Отчасти да.
— И хочешь, чтобы я нашла тебе ответ? Сказала, где Синтия?
— Ну хотя бы дала намётки.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
— Значит, ты сошёл с ума, — подытожила Люсиль.
— Нет, и ты скоро это поймёшь.
— Значит, ты полагаешь, что я вдруг возьму позвоню тебе и с бухты-барахты скажу: эта самая Синтия там-то и там-то?
— Может, не совсем так, но принцип верный.
— Ха! — фыркнула Люсиль.
Глава третья
Дом 626 на Парк-авеню занимает добрую половину квартала. В нём двадцать девять этажей и сорок три квартиры. Согласно статистическим данным, каковые наша компания обожает, полагая с Марком Твеном, что существует ложь, наглая ложь и статистика, — общее состояние обитателей дома 626 близко подходит к сумме в миллиард долларов. Именно поэтому попасть в этот дом немногим легче, чем в Форт-Ноксе. Однако, поскольку наша компания застраховала частную собственность жильцов этого дома на пять-шесть миллионов долларов, швейцара я знаю неплохо. Это большой толстый человек по имени Гомер Клапп. Его интеллектуальная оснастка, необходимая для этой должности, выражается в зверином подозревании всех и каждого, у кого за душой нет миллиона, в самых чёрных замыслах.
Он машинально протянул ко мне руку, в которую я автоматически вложил пятьдесят центов и объявил, что иду на свидание с Э. К. Брендоном.
— Ты зря разрываешь своё сердце, Харви, — сказал он, созерцая монету на ладони. — Я сам готов ссудить тебе эту сумму, причём без процентов. Можешь купить жетон для метро.
— Умри!
— А главное, мистера Брендона нет дома. Зато его супруга есть.
Я вложил в его ладонь доллар и спросил:
— Ты не видел в эти дни его дочку?
— Нет.
— Когда ты созерцал её в последний раз?
— Примерно на прошлой неделе. С тобой-то всё в порядке? — осведомился он, складывая доллар и кладя его в карман.
— Ничего такого в ней не приметил?
— Видел её и точка. А что собственно?
— Ну, например, я хотел бы знать, что на ней было.
— Одежда, — любезно пояснил он, после чего я стал убеждать его позвонить миссис Брендон и попросить её оказать любезность и уделить немного времени мистеру Харви Криму из страховой компании. Похоже, миссис Брендон умирала от скуки, потому как сообщила, что будет счастлива это сделать.
Мне нередко случалось бывать в шикарных квартирах нью-йоркского Ист-сайда, и поэтому удивить меня не просто. Но квартира Брендона сумела это сделать. Дверь мне открыл дворецкий, и я увидел огромный с мраморным полом холл. Для тенниса, быть может, площадка и была маловата, но вот для бадминтона в самый раз. Впечатление зала для бадминтона подчёркивалось и двумя винтовыми лестницами, справа и слева, что вели на балкон второго этажа, отчего потолок холла делался шестиметровой высоты. Всё это напоминало декорации особняка из «Унесённых ветром», только перенесённые из Джорджии на угол Парк-авеню и Шестьдесят пятой улицы. Дворецкий принял моё пальто, после чего на балконе появилась женщина — похоже, это была сама миссис Брендон. Немного постояв, она стала спускаться по левой лестнице. Она была одета в сиреневое — в тон обоям. Стулья в холле были обиты красной кожей, а дворецкий был в лиловом.
— Дорогой мистер Крим! — воскликнула хозяйка, наклоняясь ко мне так, словно желая расцеловать. Но, вовремя вспомнив, что мы видимся впервые, она ограничилась восклицанием. — Дорогой мистер Крим, как я рада вас видеть!
От неё сильно попахивало спиртным. Она пила не водку, это точно, но похоже, очень многое другое. Я исполнился к ней уважения: несмотря на изрядное количество выпитого, она вполне твёрдо держалась на ногах.
— Прошу вас, проходите, — сказала она, тщательно выговаривая слова. — Вам нравятся интерьеры Малиетти? Мне кажется, сексуальная жизнь декоратора не должна иметь никакого отношения к оценке его работы. Малиетти — один из лучших мастеров своего дела. Вы со мной не согласны?
— Вы правы, — отозвался я.
Дворецкий распахнул перед нами дверь в гостиную, а когда мы вошли, затворил её за нами. Гостиная была площадью девять на девять ярдов и была обклеена фиолетовыми обоями, на которых изображались французские парки. Мебель была в основном белой, а на полу лежал обюссоновский ковёр, который, похоже, стоил сотню акций «Ай-Би-Эм».
Миссис Брендон прошествовала к столику в конце гостиной, на котором лежала китайская фарфоровая лошадка, к несчастью, расколотая пополам. Лошадка была также фиолетовой.
— Ужас не только в том, что бедняжка разбилась, — прокомментировала миссис Брендон. — Увы, она существует в единственном экземпляре. Ни починить, ни заменить. Это эпоха Тан, шестой век.
Она подала мне половинки, и я с неподдельным интересом осмотрел их.
— Это не шестой век, — наконец, изрёк я. — Династия Тан правила с шестьсот восемнадцатого по девятьсот шестой год, если верить историкам, но эта фиолетовая красавица, похоже, из девятого столетия. Это лошадь бактрийской породы. На таких монголы совершали набеги на Китай. Лошади отбивались от табуна, их крали, брали в виде трофея, и потом они прижились с китайскими. В музее «Метрополитен» есть одна такая же лошадка — с красным седлом.
— Какая прелесть! — миссис Брендон захлопала в ладоши. — Какой вы умный, мистер Крим. По этому поводу надо выпить. Знаете, Малиетти взял с меня за эту лошадку одиннадцать тысяч долларов, хотя она стоит по-настоящему в десять раз дороже. Вы со мной согласны?
— Она бы и впрямь стоила так много, миссис Брендон, если бы, конечно, была настоящей, — отозвался я. — Но эта фиолетовая штучка — подделка, и причём не самая искусная. Я, похоже, даже знаю, где в Италии делают такие. Красная цена ей — шестьдесят долларов у Блумингсдейла, но не больше.
Миссис Брендон замерла, потом дала волю чувствам:
— Да как вы смеете, нахал?! — воскликнула она. — Как вы смеете заявляться ко мне и разговаривать
