– Соплеменники моей матери участвуют в этой войне, – сказал Ахмед.
– Мужчина должен идти по стопам своего отца.
– А если у него два отца?
Исмаил пожал плечами. Он понимал дилеммы.
Ахмед поднял чемодан.
– Можно оставить это у тебя?
– Давай. – Исмаил взял у него поклажу. – А кто побеждает в этой войне?
– Соплеменники моей матери. Они похожи на кочевников – гордые, безжалостные и сильные. Они собираются править миром.
Исмаил улыбнулся.
– Ахмед, ты всегда верил в пустынных львов.
Ахмед вспомнил: еще в школе он узнал, что в пустыне когда-то водились львы и, возможно, несколько особей сохранились до наших дней, прячась в горах и охотясь на антилоп, африканских лисиц и диких баранов. Исмаил в это не верил. Тогда этот спор казался очень важным, и они едва не перессорились. Сейчас же Ахмед лишь усмехнулся.
– Я все еще верю в пустынных львов, – сказал он.
Двоюродные братья посмотрели друг другу в глаза. С тех пор, как они виделись в последний раз, прошло пять лет. Мир изменился. Ахмед мысленно отмечал события, о которых он мог бы рассказать: решающая встреча в Бейруте в 1938 году, поездка в Берлин, участие в Стамбульском перевороте… Упоминание любого из этих событий ровным счетом ничего бы не сказало его двоюродному брату, а в это время Исмаил, вероятно, вспоминал события, из которых состояли те же самые пять лет его жизни. С тех пор как они, еще мальчиками, вместе совершили паломничество в Мекку, они любили друг друга страстно, но у них никогда не было общих тем для разговора.
Через минуту Исмаил уже удалялся, унося чемодан в свой шатер. Ахмед принес немного воды в чашке, открыл сумку, вынул мыло, кисточку, зеркальце и бритву. Затем он воткнул зеркальце в песок, поправил его и стал разматывать закрывавшую его лицо повязку.
То, что он увидел в зеркале, заставило его отшатнуться.
Его мужественный и всегда чистый лоб был покрыт язвами. Веки набухли, а в уголках глаз пролегли резкие складки. Темная борода, покрывавшая его высокие скулы, свалялась и спуталась, а кожа на большом, с горбинкой носу покраснела и полопалась. Он раскрыл покрытые волдырями губы и увидел, что его красивые, ровные зубы потемнели и покрылись пятнами.
Ахмед намылил щеки и стал бриться.
Постепенно лицо стало принимать нормальный облик. Его можно было бы назвать скорее мужественным, чем красивым, и в моменты наибольшей отрешенности выражение его лица носило оттенок циничности; теперь же оно было просто изможденным. В предвкушении этого момента он нес с собой через всю пустыню маленький пузырек с ароматическим лосьоном, но сейчас не воспользовался им, так как знал, что жжение будет невыносимым. Ахмед отдал пузырек маленькой девчушке, которая смотрела, как он бреется, и та убежала прочь в восторге от полученного подарка.
Он принес сумку в шатер Исмаила и выпроводил находившихся там женщин. Затем скинул с себя свое походное одеяние и облачился в белую, английского покроя, сорочку, полосатый галстук, серые носки и коричневый клетчатый костюм. Оказалось, что ноги у него распухли, и все попытки втиснуть их в новые, неразношенные туфли вызывали страшную боль. Нельзя было, конечно, носить европейский костюм с самодельными сандалиями из автомобильной покрышки, в которых он шел по пустыне. После тщетных попыток влезть в туфли он сделал в них разрезы своим кривым ножом и надел их, не завязывая шнурков.
Его желания простирались дальше, чем простое переодевание: ему хотелось принять горячую ванну, постричься, смазать раны прохладным успокаивающим кремом, надеть шелковую рубашку, золотой браслет и выпить холодного шампанского в компании женщины с теплым и мягким телом. Всего этого придется подождать.
Когда Ахмед вышел из шатра, кочевники посмотрели на него, как на чужестранца. Он взял шляпу и подхватил два оставшихся чемодана: тяжелый и легкий. Подошел Исмаил с бурдюком из козьей кожи. Братья обнялись.
Ахмед вынул из кармана пиджака бумажник и проверил свои документы. Из удостоверения личности следовало, что зовут его Александр Вольф, что ему 34 года, проживает он на вилле «Оливье» в Гарден- Сити, в Каире, по профессии – бизнесмен и является представителем европейской расы.
Он надел шляпу, взял чемоданы и шагнул в рассветную прохладу, чтобы пройти те оставшиеся несколько миль, которые отделяли его от города.
Великий древний караванный путь, по которому Вольф шел от оазиса к оазису через огромную безжизненную пустыню, вел к проходу через горную цепь и в конце переходил в обычное современное шоссе. Оно было похоже на линию, проведенную на карте самим Господом, потому что по одну сторону его лежали желтые, покрытые пылью пустынные холмы, а по другую – зеленели пышные хлопковые плантации, поделенные на квадраты ирригационными канавами. На крестьянах, которые, согнувшись, обрабатывали поля, были надеты галабеи – простые рубахи из полосатой бумазеи, а не громоздкие защитные одеяния кочевников. Шагая по дороге в северном направлении, вдыхая прохладный сырой ветерок, прилетавший с недалекого Нила, и отмечая про себя все чаще попадающиеся признаки городской цивилизации, Вольф снова почувствовал себя человеком. Когда же он услышал шум автомобильного двигателя, то понял, что все опасности остались позади.
Автомобиль приближался к нему со стороны города Асьюта. Он вынырнул из-за поворота, и Вольф разглядел, что это был военный джип. Когда автомобиль подъехал поближе, он увидел сидящих в нем людей в британской военной форме и понял, что опасности, оставшиеся позади, сменились новыми.
Вольф сделал над собой усилие, чтобы сохранять спокойствие. «Я имею полное право находиться здесь, – подумал он. – Родился я в Александрии. В паспорте написано, что по национальности я египтянин. В Каире у меня есть дом. Мои документы подлинные. Я состоятельный человек, европеец… и германский агент в тылу врага…»
Джип взвизгнул тормозами и остановился в облаке пыли. Один из пассажиров спрыгнул на землю. На плечах его форменной рубашки были нашиты три матерчатые звездочки: он был в звании капитана. Офицер выглядел поразительно молодо и прихрамывал при ходьбе.
– Как, черт возьми, вы здесь оказались? – спросил он.
Вольф поставил на землю чемоданы и ткнул большим пальцем в направлении, откуда пришел:
– Моя машина сломалась там, в пустыне.
Капитан кивнул, как будто ждал такого объяснения: ни ему, ни кому другому не пришло бы в голову, что европеец может дойти сюда пешком из Ливии. Он сказал:
– Хотелось бы взглянуть на ваши документы.
Вольф протянул ему бумаги. Капитан просмотрел их и взглянул на Вольфа. Тот подумал: «Наверное, произошла утечка информации из Берлина, и теперь каждый офицер в Египте ищет меня; а может быть, с тех пор, как я был здесь в последний раз, была проведена замена документов и теперь мои устарели, а может…»
– По-моему, все в порядке, – сказал капитан. – И давно вы так шагаете?
Вольфу пришло в голову, что его изможденный вид может сыграть полезную роль, вызвав сочувствие у такого же, как он, европейца.
– Со вчерашнего дня, – сказал он с почти неподдельной усталостью в голосе. – Я тут слегка заблудился.
– Вы что же, всю ночь здесь блуждали? – Капитан всмотрелся в лицо Вольфа. – Господи, да это действительно так. Давайте мы вас подвезем. – Он повернулся к джипу: – Капрал, возьмите у джентльмена чемоданы.
Вольф открыл было рот, чтобы запротестовать, но потом передумал. Человек, который шел пешком всю ночь, должен только радоваться, когда ему предлагают поднести вещи. Возразить – означало бы опровергнуть собственный рассказ и привлечь внимание к чемоданам. Наблюдая, как капрал укладывает их
