Эдме, или Удачно поданная милостыня

ЭДМЕ, ИЛИ УДАЧНО ПОДАННАЯ МИЛОСТЫНЯ

А. Ардюэну.

Ортер, основатель «Звезды», политический и литературный редактор «Национального обозрения», а также иллюстрированного листка «Новый век», — Ортер, принимая меня в своем кабинете, сказал мне из глубины своего редакторского кресла:

— Дорогой Марто, напишите рассказ для специального номера моего «Нового века». Триста строчек. Новогодний рассказ. Что?нибудь легонькое, с привкусом аристократичности.

Я ответил, что вряд ли способен на что?либо подобное, особенно в том духе, как он предлагает, но какой?нибудь рассказик дам охотно.

— Мне бы хотелось, чтобы он назывался «Рассказ для богатых», — сказал Ортер.

— Я предпочел бы «Рассказ для бедных».

— Именно то, что я думаю! Рассказ, внушающий богатым жалость к беднякам.

— Правду сказать, не люблю, когда богатые жалеют бедных.

— Странно!

— Ничуть не странно и согласуется с наукой. По моему мнению, жалость богача к бедняку оскорбительна и противоречит тому, что все люди — братья. А если вы хотите, чтобы я обратился к богатым, то я им скажу: «Избавьте бедняков от вашей жалости — они в ней не нуждаются. Почему жалость, а не справедливость? Вы перед ними в долгу. Так рассчитайтесь! Тут не место чувствам. Это — вопрос экономики. Если ваше подаяние служит лишь тому, чтобы закрепить за вами богатство, а за ними бедность, то дар ваш — дар неправедный, и слезы, подмешанные к нему, не помогут вам расплатиться. «Надо возмещать», как сказал судье прокурор после проповеди доброго брата Майара [1]. Вы подаете милостыню, чтобы не возмещать. Даете мало, чтобы удержать много, и довольны собой. Так тиран Самосский бросил морю свой перстень. Но ведь божественная Немезида не приняла его дара. Рыбак принес тирану его перстень, скрытый во внутренностях рыбы. И Поликрат лишился всех своих богатств».

— Вы, я вижу, в шутливом настроении.

— Совсем нет. Я хочу разъяснить богатым, что они великодушны по дешевке и благотворительствуют по сниженному тарифу, что они только заигрывают с теми, перед кем в долгу, тогда как дело есть дело. Такое суждение может им быть полезно.

— И вы собираетесь с подобными идеями выступать в «Новом веке» и погубить наш листок? Только не зто! Дорогой мой, только не это!

— Зачем вам нужно, чтобы богатый держал себя с бедняками иначе, чем с состоятельными и власть имущими? Им он выплачивает то, что должен, а когда ничего не должен, так ничего и не платит. В этом честность. Если он честен, пускай поступает так же и с бедняками. И не говорите, что богатые не в долгу перед бедняками. Убежден, что никто из богатых так не думает. Каковы размеры долга — вот где начинаются сомнения. Уточнять не торопятся. Предпочитают неясность. Знают, что должны. Но не знают, сколько должны, — и время от времени делают небольшой взнос. Это зовется благотворительностью, и это выгодно.

— Но то, что вы говорите, милейший коллега, лишено здравого смысла. Я, быть может, более социалист, чем вы, но я практичен. Облегчите страдания, поддержите чью?то жизнь, исправьте частицу социальных несправедливостей — вот уже нечто. Не много добра, но оно сделано. Это не все, но это кое?что. Если рассказик, которого я у вас прошу, умилит сотню моих богатых подписчиков и пробудит в них щедрость, то это уже в какой?то мере победа над горем и страданием. Так мало — помалу положение бедняков и станет более сносным.

— А хорошо ли, чтобы положение бедняков становилось сносным? Бедность — непременное условие существования богатства, богатство — бедности. Одно зло порождается другим, одно возможно благодаря другому. Не нужно улучшать положение бедняков, нужно уничтожать бедность. Не буду я внушать богатым милосердие, потому что их подаяние — отрава, потому что милостыня приносит пользу тому, кто дает, и вред тому, кто получает, словом — потому, что богатство по своей сущности черство и жестоко и незачем придавать ему видимость доброты. Раз уж вы хотите получить от меня рассказ для богатых, могу им сказать: «Ваши бедняки — это ваши псы, которых вы подкармливаете, чтобы они кусали. Для собственников призреваемые — это свора, лающая на пролетариев. Богатые подают только тем, кто просит. Трудящиеся не просят ничего. И ничего не получают».

— Но сироты, калеки, старики?..

— Они имеют право жить. Я не стану вызывать к ним жалость, я напомню об этом праве.

— Все это теория! Вернемся к действительности. Вы приготовите рассказик и можете подпустить в него чуточку социализма.

Социализм теперь в моде, это своего рода хороший тон. Я говорю, конечно, не о социализме Гэда[2] или Жореса[3], а о том благопристойном социализме, который люди опытные так умно и кстати противопоставляют коллективизму. Вывсдите?ка в вашем рассказе молодые персонажи. Ведь будут иллюстрации, а публике нравится Только изящное. Пусть там фигурирует молодая девица, очаровательная молодая девица. Это не трудно.

— Да, не трудно.

— А не ввести ли в рассказ еще маленького трубочиста? У меня есть подходящая иллюстрация — цветная гравюра. Молодая девица на ступенях церкви святой Магдалины подает милостыню маленькому трубочисту. Вот случай пустить гравюру в ход… Снег, мороз, хорошенькая барышня подает милостыню маленькому трубочисту. Представляете себе?

— Представляю.

— Вышьете по этой канве?

— Вышью. Трубочистик в порыве признательности бросается на шею миловидной барышне — как оказывается, единственной дочери графа де Линота. Он целует ее и сажей отпечатывает на щеке изящного дитяти прелестное «О», совсем кругленькое и черненькое. Он любит ее. Эдме (ее зовут Эдме) не безразлична к столь искреннему, столь непосредственному чувству… Мне кажется, сюжет «довольно трогательный.

— Да… пожалуй, у вас получится.

— Что же, тогда продолжаю… Вернувшись в роскошную квартиру на бульваре Мальзерб, Эдме впервые испытывает какое?то отвращение к воде и мылу: ей хотелось бы сохранить на своей щеке отпечаток губ, которые ее коснулись. Между тем юный трубочист следовал за ней до самого дома и стоит в экстазе под окнами обожаемой девицы… Это подходит?

— Гм… да…

— Слушайте дальше. Наутро Эдме, лежа в белоснежной постельке, видит, как из камина появляется трубочистик. В простоте души он бросается на прелестное дитя и испещряет ее маленькими «О» из сажи, такими кругленькими — кругленькими. Я забыл вам сказать, что он удивительно красив. Графиня де Линот застает его за этим милым занятием. Она кричит, она зовет на помощь. Он настолько увлекся, что ничего не видит и не слышит.

— Но, дорогой Марто…

— Ничего не видит и не слышит… Вбегает граф. У него благородная душа дворянина. Он хватает трубочистика за штаны — за самую середку, как раз представляющуюся его глазам,'и выбрасывает за окошко.

— Но, дорогой Марто…

— Сейчас кончу… Девять месяцев спустя маленький трубочист женится на благородной девице. И весьма вовремя. Таковы последствия удачно поданной милостыни.

— Мой дорогой Марго, вы достаточно поиздевались надо мной.

— Ничуть. Кончаю. Вступив в брак с мадемуазель де Линот, маленький трубочист стал графом де Пап