— Если начать с начала, то у Эдуарда Рамболда есть законная жена — она живет в Австралии. Та жена, с которой он живет здесь, совершенно не в курсе этого. Но поскольку и Рамболд — это липовая фамилия нашего клиента, то нет смысла рассказывать этой женщине, считающей теперь себя вдовой, о многоженстве ее супруга… Итак, мой дядя, под именем Джона Гайда, занимался уже несколько лет профессиональным шантажом. Не знаю, что его подтолкнуло в свое время к этому, и не знаю, как он вышел на след Рамболда. Но его методы были поистине блестящими, это я выяснил из его бумаг. Помимо открытой информации, которую он собирал из прессы, на него работало несколько частных детективов в Мельбурне. Настоящая миссис Рамболд, живущая там, католичка, причем весьма ревностная. Поэтому Рамболд никак не мог получить у нее развода.
Рэндалл затянулся сигаретой, стряхнул пепел в серебряную пепельницу и продолжал:
— Вернемся к моему дяде. Он сумел собрать все факты из жизни Рамболда и составить из них весьма нелицеприятное досье, которое позволило ему с успехом давить на Рамболда. Он шантажировал его от имени Джона Гайда, и все шло как по маслу, но он недооценил Рамболда. Тот сумел вычислить шантажиста, хотя и продолжал исправно платить. Он просто выследил дядю у того магазинчика и понял, что человек в темных очках — это Грегори Мэтьюс. А дядя знать не знал, что его выследили. Тогда Рамболд переселился в Гринли Хит, поближе к нему. Отлично, не правда ли? Какая выдержка! И вот он постепенно стал другом дяди — и даже играл с ним в шахматы, все время поддаваясь… Дядя, вероятно, получал от общения с ним огромное наслаждение, как кошка — играя с мышкой, и даже не подозревал, что мышкой окажется он сам… И вот, когда Рамболд прожил там около двух лет и перестал быть в глазах соседей непонятным чужаком, он приступил к завершающей фазе своего четырехлетнего плана. Получить никотиновую вытяжку из табака в принципе не так уж сложно, а затем — еще проще подменить тюбики с зубной пастой… Он подложил дяде отравленный тюбик в тот день, когда они с миссис Рамболд заезжали в «Тополя» попрощаться, перед тем как уехать на море. И они уехали и были на побережье до тех самых пор, пока Грегори не отравился…
Рэндалл шумно вздохнул и посмотрел на Ханнасайда с усмешкой:
— Ну как вам работка? Ничего не упущено, все продумано, предусмотрено… В принципе он не ожидал, что здесь даже просто заподозрят отравление, но на всякий случай у него было нерушимое алиби — он был все это время на курорте… Но моя чертова тетка Гертруда потребовала проведения экспертизы! Это был первый прокол. А второй — это параноидальная бережливость другой моей тетки, Гарриет, которая поплатилась жизнью за лишний тюбик зубной пасты… Рамболд после смерти дяди сразу же решил убрать отравленный тюбик и специально пошел наверх, якобы вымыть руки. Но в дядиной ванной он не нашел ничегошеньки! Все было убрано! Но естественно, Рамболд и подумать не мог, что начатую зубную пасту после покойника станет кто-то использовать. Но в целом он понимал, в каком трудном положении оказалась семья, и пытался как-то сгладить этот удар. Поэтому он страшно переживал оттого, что у Филдинга обнаружился явный мотив для убийства, а также у Гая, которого, как он понимал, вы подозревали в первую очередь. Это было правдой?
Ханнасайд кивнул.
— Впрочем, — сказал Рэндалл, — Рамболд не очень опасался за Гая, потому что, как только присмотришься к парню, сразу становится ясно, что на убийство он не способен. Это ведь тоже резонно, вы ведь так и думали в глубине души?
Ханнасайд снова молча согласился.
— Итак, Филдинг… — Рэндалл снова глубоко затянулся сигаретой. — Филдинг неожиданно стал камнем преткновения для Рамболда, который все хотел сделать чисто. Но он пытался сдерживаться и выжидал. Но все разрушила дурацкая смерть моей тетки Гарриет. Когда он увидел, что миссис Мэтьюс попала в прескверное положение, он решил быть все время рядом, чтобы в случае чего вмешаться и подставить себя. Когда же пришел я и начал рассказывать про Гайда, он смекнул, что я что-то прознал и, возможно, готов ему кое в чем помочь. Но тут произошло самое главное — вы наконец выяснили, как был введен яд. И теперь, поскольку яд могли ввести вовсе не обязательно именно накануне, все мое железное алиби рухнуло, причем, с учетом обстоятельств, именно я стал главным подозреваемым. И тут… Конечно, Рамболд сам почувствовал, что ему остается делать, потому что я вовсе не был намерен сдаваться без сопротивления, не пощадил бы никого — ни честь семьи, ни уж тем более мистера Рамболда, как я ему ни сочувствовал. Но я не стал кричать и объясняться — хотя бы потому, что не терплю громких звуков… Потому Рамболд и покончил с собой — может быть, чувство греха стало для него невыносимым? Или как это обычно пишут в бульварных романах?
Ханнасайд поднялся.
— Мистер Мэтьюс, а вполне ли вы представляете себе ту зловещую роль, которую вы сыграли в расследовании дела?
— О, я только лишь наблюдал за его развитием, вы же сами изволили заметить, что бумаги Джона Гайда некоторым образом — тоже мое наследство?
— А вы не думаете, что я все же передам дело в суд?
— Чтобы прокурор начал процесс против мертвого человека? Покончившего с собой?
— Ну ладно, а чем вы докажете, что рассказали мне правду?
— У меня есть письменное признание Рамболда и, кроме того, ряд документов 'Джона Гайда'. Основную часть его бумаг я, пользуясь правом душеприказчика, просто сжег, но те, что касались Рамболда, оставил. Я передам их вам и думаю, они тихо пролежат в архиве Скотленд-ярда до полного истлевания. Подумайте, ведь процессы об убийстве шантажиста весьма невыигрышны для следователя, ведь у людей обычно не найдешь ни малейшей симпатии к шантажистам… Хотите виски с содой?
Ханнасайд снова сел.
— Ладно, наливайте. И расскажите мне остальное. Против вас я вряд ли стану затевать дело… Когда вы в последний раз видели Рамболда?
— Сегодня, после отъезда из Гринли Хит.
— Где? У него дома?
— Нет, конечно. У него в конторе, за ленчем. Он был готов к моему визиту. Он и раньше догадывался о моей роли во всем этом деле. Единственно, я обещал по возможности скрыть правду от миссис Рамболд.
— Не слишком приятный у вас был ленч, чувствуется.
— Мягко сказано, суперинтендант, — заметил Рэндалл.
Они помолчали, прихлебывая виски. Потом Ханнасайд задумчиво пробормотал:
— Так вот почему вы сегодня от нас прятались… Вы хотели дать Рамболду время сделать это последнее дело?
— Если вы хотите меня в этом обвинить, суперинтендант, вам крайне трудно будет подтвердить это.
— А все же, — сказал Ханнасайд, уже чуть-чуть захмелевший. — Все же, все же… Скажите, неужели вас натолкнули на разгадку только темные очки, найденные в ящике стола у вашего дяди?
— Ну, не сразу. Во-первых, я осмыслил, как он мог поступить в отношении моего дяди Грегори и Доктора Филдинга. Ведь это уже кое о чем говорило, не так ли?
— Пожалуй. И вы все пытались вилять, когда я спрашивал вас о Гайде — вспомнили Гайд-парк, надо же!
— Но тогда же у меня окончательно сформировалось понимание дела. Вы мне объяснили, где Гайд живет — точнее, где его адрес, а дальше вы легко можете представить себе последовательность моих действий.
— Не все, далеко не все! Откуда вы достали ключ от его сейфа в депозитарии?
— Милый мой! — широко улыбнулся Рэндалл. — У меня ведь не было сомнений, что Джон Гайд и Грегори Мэтьюс — одно и то же лицо. А то, что на цепочке часов у Грегори Мэтьюса болтались ключи, вы сами знаете…
— Когда же вы их похитили?
— В день дядиных похорон. Часы с цепочкой лежали в ящике его комода.
— И затем, с помощью своего хорошо подвешенного языка, вы понудили меня отозвать детектива, который следил за вами? И тогда уж беспрепятственно проникли в депозитарий? Так, что ли, получается?
