сказать, сколько времени провела там. Сэнди слышала смех детей, ворчание усталых матерей, хныканье младенцев, которым меняли пеленки, возбужденное хихиканье девчонок‑подростков – другими словами, вокруг нее бурлила жизнь, а она снова и снова прокручивала в голове свой разговор с Жаком, безжалостно себя критикуя. Это продолжалось до тех пор, пока она не поняла, что изорвет свое сердце в клочья.
И как бы Сэнди ни старалась себя оправдать, она пришла к выводу, что оправдания ей нет. Жак никогда ее не простит, решила она. Эта мысль прожгла ее душу насквозь и… осталась на ней клеймом. Никогда не простит.
В конце концов, покинув свое убежище, Сэнди побрела к стоянке, где оставила свою машину среди сотен других. И, уже сидя за рулем и мчась по свободной полосе, она стала думать о том, как жить дальше.
Глава 9
– Сэнди? – Голос Арианны был взволнованным и тревожным. – Слава Богу, я дозвонилась до вас. Пыталась застать вас на работе, но мне сказали, что вы уехали домой.
– Что‑нибудь случилось? С Энн? – Сердце – у Сэнди упало.
– Она вот‑вот родит. Мы с мужем только что отвезли ее в больницу.
– Как будто бы рано, – нерешительно возразила Сэнди. – Значит, что‑то не так?
– Да нет, не волнуйтесь, все идет как надо. – Однако голос Арианны на другом конце провода был не очень уверенным.
– Роды действительно начались? Я хочу сказать…
– Да, воды отошли. – Теперь Арианна говорила уже не так бодро. – Конечно, роды чуть‑чуть преждевременные, и, поскольку воды отошли, возрастает опасность инфекции, поэтому мы не оставили Энн дома.
– А схватки у нее начались? – Сэнди чувствовала, что тело ее немеет.
– Да, слабые… слабые схватки. Хотите, я позвоню вам примерно через час, когда узнаю немного больше? Сейчас у нее врачи.
– Не надо. Я вылетаю. – Теперь Сэнди упала в кресло, потому что ноги ее больше не держали. – Прямо сейчас позвоню в аэропорт, узнаю, какие есть рейсы. Если смогу вылететь сразу – позвоню вам из аэропорта, в роддом. Вы ведь будете там, рядом с ней?
– Да, Сэнди, конечно. Не беспокойтесь, она теперь наша дочь, и ее ребенок – наш внук. Мы будем смотреть за ней не хуже, чем это делали бы вы. Она здесь в безопасности.
– Спасибо, Арианна. Я прилечу, как только смогу. Поцелуйте ее за меня.
Положив трубку, Сэнди какое‑то время смотрела в одну точку, пребывая в шоке. Потом стала дрожащими пальцами набирать номер телефона аэропорта. Невероятно, невозможно, но в этот вечер оставался еще один – отложенный – рейс во Францию. Времени у Сэнди было в обрез. Она заказала такси по телефону, тут же побросала какие‑то вещи в чемодан, потом позвонила Эндрю домой, надиктовала список срочных поручений и выскочила из дома – всего через десять минут после звонка Арианны.
Бешеная гонка на такси, потом посадка в самолет – все это не давало возможности о чем‑то думать. Однако, оказавшись внутри мощного лайнера, Сэнди отдалась мыслям об Энн. И еще одна тень витала у нее в сознании – тень высокого, темноволосого француза, поклявшегося никогда ее больше не видеть.
Недели, прошедшие со дня его отъезда, были кошмаром. В первые дни Сэнди двигалась и действовала словно автомат, а сознание ее отключалось от всего и было сосредоточено на одном моменте – на их ссоре. Но вот рана начала кровоточить, страдания извергались сначала маленькой струйкой, потом превратились в целый поток. Сэнди просыпалась по ночам и ходила из конца в конец квартиры до рассвета, в буквальном смысле слова схватившись за голову и стеная в голос.
Мысль, что она загубила все, что могло быть между ними, загубила окончательно и бесповоротно, была невыносима. Тот факт, что Жак приехал в Штаты без Моники, должен был означать, что он хотел видеть ее, Сэнди. Эта мысль доводила ее до отчаяния. Она своими руками уничтожила возможность обретаться хотя бы где‑то на краешке его жизни, и все из‑за своих страхов. Боялась, что история повторится, что он бросит ее, как Айан. Не смогла увидеть реального Жака Шалье – такого, какой он есть. За его спиной все время маячил Айан. И теперь у нее с Жаком все кончено.
Однако пора было сосредоточиться на Энн. Пока лайнер плавно набирал высоту, Сэнди пыталась мысленно внушить своей сестре, что она ее любит, и передать эту любовь за тысячи миль.
Ребенок, который вот‑вот родится, вряд ли узнает, сколько он значит для всех. Он увел Энн от пропасти, на краю которой она стояла после гибели Эмиля. Этот ребенок неразрывной нитью свяжет свою мать с семьей Шалье, в которой Энн будет окружена не просто любящими, но обожающими ее родственниками, близкими и дальними. Среди них – Одиль и ее дети: о них Энн упоминала во всех своих письмах и телефонных разговорах. Ничего плохого не должно случиться с младенцем – он слишком любим, слишком всем дорог.
Весь семичасовой полет Сэнди возносила молитвы к Богу о здоровье роженицы и младенца. Она не смогла вздремнуть, несмотря на то что несколько последних недель ей редко удавалось забыться даже коротким сном.
Приземлившись во Франции, Сэнди чувствовала себя усталой и разбитой, а в такси все время молчала: ее терзали волнение и дурные предчувствия.
Хотя было только семь утра, все вокруг проснулось и купалось в лучах яркого солнца. Но пока машина «глотала» километры между аэропортом и больницей (расположенной невдалеке от усадьбы Шалье), Сэнди почти не смотрела в окно и не видела прекрасного ландшафта. Все мысли ее были сосредоточены на Энн и на крошечном существе, вздумавшем явиться на свет на целый месяц раньше срока. Сэнди уговаривала себя, что в наши дни это вполне поправимо. Спасают младенцев, родившихся в семь и даже в шесть с половиной месяцев, – современной медицине и такое под силу. Но ничего не помогало. Сэнди хотелось одного: поскорее оказаться рядом с Энн.
Когда такси остановилось у больницы, волнение Сэнди достигло предела, а желудок превратился в какой‑то жгут нервов. Жак рассказывал ей об этом роддоме – что он имеет первоклассную репутацию, оснащен самой современной медицинской аппаратурой и, кроме того, в нем работает лучший врач‑акушер, славящийся не только во Франции, но и за ее пределами. И Сэнди надеялась, что ночью рядом с сестрой был этот опытный специалист. Как это важно…
Пока шофер вынимал чемодан из багажника, Сэнди открыла сумочку, чтобы расплатиться, и почувствовала сильную мужскую руку на своей руке.
– Я заплачу, Сэнди, не беспокойтесь. – Это был Клод Шалье, отец Жака, и Сэнди улыбнулась ему, тронутая тем, что он наверняка поджидал ее у входа. – Бегите… бегите к Энн.
– А она… – Сэнди смутилась, но лицо Клода ничего не выражало, – она в порядке?
– Мне приказано ничего не говорить. Могу сказать только то, что она в полном порядке. – Клод широко улыбнулся – какую‑то секунду он был так похож на Жака, когда тот обрадовался, увидев ее в аэропорту. Сердце ее заныло… – Вперед! – продолжал свекор ее сестры. – Идите прямо; когда войдете в вестибюль и пересечете его, сверните налево. Палата номер четыре.
Поскольку Сэнди все еще стояла столбом, Клод слегка подтолкнул ее, и она почти побежала. В вестибюле, с толстым пушистым ковром на полу, сквозь всевозможные запахи цветов пробивались запахи антисептиков и лекарств.
Подгоняемая радостным возбуждением, Сэнди влетела в палату, не подумав о том, что сестра, может быть, спит, и увидела ее прямо сидящей в кровати с маленьким свертком на руках. Глаза сестры были прикованы к двери.
