с большевиками. То есть, устраняя Мирбаха, большевики решали сразу две проблемы: избавлялись от нежелательного свидетеля и неудобного дипломата. А третья решалась «в нагрузку» – по ходу дела устранялись левые эсеры.
Как бы ни развивались события июля 1918 года, каковы бы ни были истинные мотивы его участников, для нас важно прежде всего то, что они окончательно привели Фанни Каплан к решению убить вождя большевиков. Уже после покушения на допросе в ВЧК она говорила: «Октябрьская революция меня застала в Харьковской больнице. Этой революцией я была недовольна, встретила ее отрицательно. Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это. По течению в эсеровской партии я больше примыкаю к Чернову». И далее она продолжала: «Решилась на этот шаг (убить Ленина. –
Когда же произошло левоэсеровское восстание, Каплан решила ехать в Москву – ведь там большевики расправлялись с ее партией, там была Мария Спиридонова, которая для Фанни была больше, чем товарищ по партии – она была подругой. Близкой подругой, которая оказалась в тюрьме… Во время допросов Каплан рассказывала: «Ранней весной 1917 года освобожденные Февральской революцией мы, десять политкаторжанок, выехали на телегах из Акатуя в Читу… Был мороз, ветер хлестал по щекам, все были больные, кашляли… и Маша Спиридонова отдала мне свою пуховую шаль… Потом, в Харькове, где ко мне почти полностью вернулось зрение, я так хотела в Москву, поскорей увидеть подруг, и часто сидела одна, закутавшись в эту шаль, прижавшись к ней щекой…»
Каплан прибыла в Москву, когда мятеж уже был подавлен. Но ее решимости это не уменьшило, скорее наоборот: для нее целью борьбы и жизни становится устранение главного человека в большевистском лагере – Ленина. Остается вопрос – как это сделать…
Дело о покушении на Ленина – это пример сочетания, казалось бы, несочетаемых вещей – массы информации и при этом большого числа вопросов, на которые нет точных ответов. Есть свидетели, есть показания преступника, есть вещественные доказательства – но нет стройной цепочки преступления. Например, совершенно непонятно, чем почти полтора месяца занималась Фанни Каплан до того момента, как она стреляла в Ленина. Она приехала в Москву, вроде бы искала встречи с эсерами. Но нашла она товарищей по партии или нет – неизвестно. Есть какие-то обрывочные сведения, что Каплан была на некой конспиративной квартире, где убеждала собравшихся в необходимости убийства Ленина. Но все это на уровне каких-то слухов и домыслов. Информации о том, как Фанни Каплан готовилась к покушению, помогал ли ей кто-то в этом – нет практически никакой. Единственное, что известно достоверно – вечером 30 августа 1918 года она оказалась во дворе завода Михельсона.
«День 30 августа 1918 года начался скверно, – вспоминал комендант Кремля П. Д. Мальков. – Из Петрограда было получено мрачное известие – убит М. С. Урицкий… Ленин должен был выступать в этот день на заводе быв. Михельсона. Близкие, узнав о гибели Урицкого, пытались удержать Ленина, отговорить его от поездки на митинг. Чтобы их успокоить, Владимир Ильич сказал за обедом, что, может, он и не поедет, а сам вызвал машину и уехал».
И снова вопрос: были ли связаны между собой два события, произошедшие в один день, – убийство председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого и покушение на Ленина?
«В начале 11-го часа утра 30-го августа в Петербурге из квартиры на Саперном переулке вышел одетый в кожаную куртку двадцатилетний красивый юноша «буржуазного происхождения», еврей по национальности. Молодой поэт Леонид Каннегисер сел на велосипед и поехал к площади Зимнего дворца. Перед Министерством иностранных дел, куда обычно приезжал Урицкий, Каннегисер остановился, слез с велосипеда и вошел в тот подъезд полукруглого дворца, к которому всегда подъезжал Урицкий.
– Товарищ Урицкий принимает? – спросил юноша у старика швейцара еще царских времен.
– Еще не прибыли-с, – ответил швейцар.
Поэт отошел к окну, выходящему на площадь. Сел на подоконник. Он долго глядел в окно. По площади шли люди. В двадцать минут прошла целая вечность. Наконец вдали послышался мягкий приближающийся грохот. Царский автомобиль замедлил ход и остановился у подъезда.
Прибыв с своей частной квартиры на Васильевском острове, маленький визгливый уродец на коротеньких кривых ножках, по-утиному раскачиваясь, Урицкий вбежал в подъезд дворца. Рассказывают, что Урицкий любил хвастать количеством подписываемых им смертных приговоров. Сколько должен был он подписать сегодня? Но молодой человек в кожаной куртке встал. И в то время, как шеф Чрезвычайной комиссии семенил коротенькими ножками к лифту, с шести шагов в Урицкого грянул выстрел. Леонид Каннегисер убил Урицкого наповал».
Так описывает само убийство писатель и публицист Роман Гуль. Его, участника Белого движения, конечно, можно подозревать в предвзятости к любому представителю советской власти, но слова про «любовь» Урицкого к смертным приговорам – не пустой звук. Глава Петроградской ВЧК действительно хвастался тем, что за день подписал не один десяток смертных приговоров, причем не стеснялся этого делать даже в присутствии иностранных дипломатов, а за исполнением приговоров любил наблюдать из окна своего кабинета. За эту свою жестокость Урицкий и поплатился…
Каковы же были мотивы убийцы? В материалах следствия по делу Леонида Каннегисера есть такие строки: «При допросе Леонид Каннегисер заявил, что он убил Урицкого не по постановлению партии или какой-либо организации, а по собственному побуждению, желая отомстить за аресты офицеров и расстрел своего друга Перельцвейга, с которым он был знаком около 10 лет».
Леонид Каннегисер мстил за друга. Однако он отнюдь не собирался совершать «самоубийственное убийство» – попадаться в лапы ВЧК он не хотел. Однако молодого (всего-то 22 года) человека подвело волнение. Единственным свидетелем был престарелый швейцар, который явно был не в состоянии бежать за юношей. Леонид выбежал на улицу, но вместо того, чтобы спокойно смешаться с толпой, он схватил велосипед и поехал прочь. При этом даже не догадался выбросить или хотя бы спрятать в карман револьвер.
Служащие ЧК, услышав выстрелы, а затем увидев лежащего возле лифта Урицкого, сели в автомобиль и бросились догонять одинокого велосипедиста, который был прекрасным ориентиром. Понимая, что от автомобиля ему не уйти, Леонид остановился у дома № 17 по Миллионной улице, вбежал в подъезд и зашел в первую попавшуюся квартиру. В ней жил князь Меликов, чья прислуга была изумлена, увидев юношу с револьвером в руке, который, не обращая ни на кого внимания, взял с вешалки пальто и стал надевать его поверх куртки. В таком виде он выскочил во двор. Однако преследователи его опознали и сумели задержать.
Как мы уже говорили, Каннегисер свою причастность к какой-либо организации не признавал и говорил, что убийство совершил по собственной воле и без какого-либо влияния извне. Следствие в ходе дознания арестовало нескольких друзей Леонида, а также родителей и сестры. Однако они вскоре были отпущены, и следователи сделали вывод: «Точно установить путем прямых доказательств, что убийство товарища Урицкого было организовано контрреволюционной организацией, не удалось».
Впрочем, некоторые современные исследователи с подобными выводами не согласны и выдвигают свою версии произошедшего. В частности, Н. Зенькович, автор известной книги «Покушения и инсценировки: от Ленина до Ельцина», обращает внимание на следующие слова в материалах следствия: «Установить точно, когда было решено убить товарища Урицкого, Чрезвычайной комиссии не удалось, но о том, что на него готовится покушение, знал сам товарищ Урицкий. Его неоднократно предупреждали и определенно указывали на Каннегисера, но товарищ Урицкий слишком скептически относился к этому. О Каннегисере он знал хорошо, по той разведке, которая находилась в его распоряжении».
Факт действительно странный. Получается, что если Урицкий не просто знал о возможном покушении на свою жизнь, но и имел сведения о конкретном исполнителе, то значит, что в окружении Леонида Каннегисера был либо агент, либо осведомитель ЧК. Но вряд ли бы чекисты приставляли агента к простому студенту Петроградского политеха, коим являлся Каннегисер. Следовательно, делает вывод Зенькович, должна существовать некая организация, членом которой и был убийца Урицкого. Загадочным выглядит и то, что глава петроградских чекистов знал о готовящемся покушении на свою жизнь, но ничего не предпринял. Может быть, не верил до конца, что это возможно, или не слишком доверял источнику информации.
А далее Зенькович, опираясь на публикации, по его словам, «исследователей новой волны», делает
