вступил в ряды РСДРП. Забегая немного вперед, отметим, что большевистская пропаганда изображала Кирова верным ленинцем, что называется, «с младых ногтей». Однако на самом деле он долго не мог определиться со своими политическими убеждениями, значительное время был близок к меньшевикам, после февраля 1917 года открыто поддерживал Временное правительство, и только после Октябрьской революции окончательно примкнул к большевикам.
В начале 1905 года Костриков впервые участвует в демонстрации и впервые попадает в полицию. Пока все ограничивается лишь кратковременным задержанием. В июле 1905 года на Томской городской конференции РСДРП Сергей был избран членом томского комитета партии. В октябре того же года он организовал забастовку на крупной железнодорожной станции Тайга, после чего уже всерьез попадает в поле зрения полиции. В 1906 году его снова арестовывают, и на этот раз арест заканчивается полуторагодичной отсидкой в томской тюрьме.
После выхода из тюрьмы Сергей Костриков некоторое время пребывает в Иркутске, где участвует в работе местной организации меньшевиков, в 1909 году перебирается на Кавказ. Там он устраивается на работу в контролируемую партией кадетов газету «Терек», в которой пишет под псевдонимом «Сергей Миронов». А в 1912 году появился псевдоним «С. Киров», по версии некоторых исследователей – от имени Кир, которое Сергей Миронович увидел в своем настольном календаре.
Надо сказать, что литературный и журналистский талант Сергея Мироновича – это не пропагандистские изыски. Особенно ему удавались рецензии на спектакли местного городского театра и гастролирующих трупп, а также литературно-критические статьи, посвященные В. Г. Белинскому, А. И. Герцену, Т. Г. Шевченко, Л. Н. Толстому, М. Е. Салтыкову-Щедрину, Ф. М. Достоевскому, А. П. Чехову, А. М. Горькому и др. Вообще же (мы снова немного забегаем вперед) Кирова от других членов сталинского политбюро отличал необычайно широкий кругозор, он живо интересовался всем и разбирался в совершенно различных областях, начиная с философии и заканчивая геологией и альпинизмом. Он, как и в детстве, много читал, его личная библиотека насчитывала тысячи книг. Кроме того, Киров был, пожалуй, единственным среди своих коллег по политбюро настоящим оратором, для которого никогда не было проблемой произнести «с ходу» речь практически на любую тему.
Во время Первой мировой войны Сергей Киров некоторое время руководил партийной организацией Владикавказа, в 1917 году стал членом исполкома Владикавказского совета, затем переехал в Петроград. Участвовал в Октябрьской революции, сразу же после которой был командирован на Северный Кавказ, где занимался созданием Терской и Северо-Кавказской республик.
С 25 февраля 1919 года Киров возглавил временный революционный комитет в Астрахани. Здесь, по мнению современных историков, он впервые проявил себя на ниве жестокого подавления любого инакомыслия. Методы были соответствующие – расстрелы, баржи с белыми офицерами, потопленные в Волге, убитые по его приказу священники, в том числе митрополит Астраханский Митрофан.
После Астрахани Киров снова возвращается на Кавказ. В июне – сентябре 1920 года он был полномочным представителем РСФСР в меньшевистской Грузии, принимал активное участие в подготовке свержения законного правительства республики; с октября 1920 года – член Кавказского бюро ЦК РКП(б). В апреле 1921 года Сергей Миронович руководил работой Учредительного съезда Горской Советской республики.
1921 год стал, пожалуй, одним из самых важных с точки зрения карьеры Кирова. В этом году на X съезде РКП(б) он был избран кандидатом в члены ЦК, а вскоре стал первым секретарем ЦК компартии Азербайджана.
В 1923 году Сергей Киров становится членом ЦК РКП(б). Борьба за власть, о которой мы уже упоминали, рассказывая о судьбе Михаила Фрунзе, коснулась, естественно, и Кирова. Но если Фрунзе фактически остался над схваткой, то Сергей Миронович целиком и полностью выступил на стороне Сталина.
Сказалось ли это на личных отношениях Сталина и Кирова? Безусловно. Внешне, на людях, они выглядели большими друзьями. Артем Сергеев в книге «Беседы о Сталине» писал об этом так: «Знакомы они были очень давно и по-настоящему дружили, эта была дружба по жизни. Чувствовалась теплота в их личных отношениях – они были единомышленниками и друзьями прежде всего. Это можно понять, если какое-то время наблюдать людей, а мне пришлось довольно близко наблюдать их с конца 1929 года и почти до последнего дня жизни Кирова. Надо сказать, что после Надежды Сергеевны самым близким Сталину человеком был Киров. Безусловно, это разные отношения. Ближе друга у него не было… У Сталина не могло быть ревности к славе Кирова, к любви народа к нему. А Кирова действительно очень любили. Да и неудивительно: он был обаятельный человек сам по себе. Но их взаимоотношения были прежде всего взаимоотношениями друзей, которые вели общую борьбу, делали общее дело».
В 1924 году Сталин подарил Кирову свою книгу, на которой сделал надпись: «Другу моему и брату любимому». Киров всегда знал свое место, он понимал – Сталин старше его как по возрасту, так и по положению, но при этом Сергей Миронович мог если и не возразить вождю, то, по крайней мере, высказать свое мнение. Эта черта, отличавшая его от других «приближенных к телу», Сталину скорее нравилась. Уважал он (так, по крайней мере, считают многие исследователи) Кирова и за его эрудицию, и ораторский талант.
Киров (опять же, на первый взгляд) отвечал Сталину «взаимностью» и использовал все свое мастерство оратора для прославления вождя. В начале 1934 года, выступая на Ленинградской партконференции, он говорил, как обычно, без бумажки и с соответствующим пафосом в голосе: «Трудно представить себе фигуру гиганта, каким является Сталин. За последние годы, с того времени, когда мы работаем без Ленина, мы не знаем ни одного поворота в нашей работе, ни одного сколько-нибудь крупного начинания, лозунга, направления в нашей политике, автором которого был бы не товарищ Сталин. Вся основная работа – это должна знать партия – происходит по указаниям, по инициативе и под руководством товарища Сталина. Самые большие вопросы международной политики решаются по его указанию, и не только эти большие вопросы, но и, казалось бы, третьестепенные и даже десятистепенные вопросы интересуют его». Подобная «сверхлесть» была необычна даже для тех лет.
Впрочем, при более внимательном рассмотрении выясняется, что все было не так гладко. Еще в середине 1920-х годов в «Правде» появился фельетон, в котором с жесткой иронией описывался некий руководящий работник, переехавший из Баку в Ленинград. Имена и фамилии не упоминались, но всем было понятно, что огонь велся по Кирову. И очень маловероятно, что подобный материал мог появиться в «Правде» без указания или хотя бы одобрения Сталина. Анастас Микоян в своих воспоминаниях рассказывал, что однажды на заседании политбюро Сталин выступил по поводу фраз Кирова в статье, написанной тем еще… в 1913 году, в период работы в кадетской газете. Видимо, вождь таким образом пытался давить на Кирова, показать, кто в доме хозяин.
Надо сказать, что и Сергей Миронович не всегда говорил исключительно «правильные» слова. За пять лет до упомянутой речи на партконференции в одном из выступлений он говорит: «После смерти Ленина у нас остается только один наследник его дела – Коммунистическая партия большевиков, и
Стоит упомянуть еще и о том, что после гибели Кирова в его личной библиотеке были найдены книги Льва Троцкого «Моя жизнь», «Сталинская школа фальсификаций», «История русской революции», «Перманентная революция и сталинская бюрократия», а также несколько номеров «Бюллетеня оппозиции». Означает ли это, что Киров на самом деле был троцкистом? На первый взгляд, нет, он, в конце концов, мог просто изучать их для борьбы с «идеологическим врагом». Однако в последнее время появились публикации, в которых говорится о возможных связях Троцкого и Кирова. Историк В. Роговин, например, пишет об этом: «Совершенно новая информация о позиции Кирова в последние месяцы его жизни была сообщена в 1978 году старым французским коммунистом Марселем Боди. В воспоминаниях, опубликованных левым журналом «Le Refractaire», Боди рассказывал: летом 1934 года ему передали, что с ним хочет встретиться находящийся в Париже кремлевский врач Л. Г. Левин (один из будущих подсудимых на процессе «правотроцкистского блока»). «Встреча состоялась, – писал Боди, – и скоро беседа приняла столь важный характер, что я был изумлен. Доктор Левин информировал меня о сокровенных мыслях Кирова. Это были мысли «умеренного» политика, который хотел положить конец внутренней борьбе (в партии. –
