– Теперь он у тебя, значит, на законном основании околачиваться может? – усмехнулся Джаред, поутихнув.
– Точно, – ответил О'Мелли и рассмеялся.
– Привет, профессор. Снова к нам? – расплылся в широкой улыбке Сэм. – Я, как видишь, чист и выбрит. Работа новая.
– Тогда можно и мне ваших коронных сандвичей? – попросил Джаред.
– Будет сработано, профессор, – оживленно ответил Сэм и нырнул в служебное помещение.
– Рад за него, – проговорил математик.
– Не все такие лояльные к пьянчужкам, как ты, приятель, потому я его и гонял, – пояснил О'Мелли.
– У меня отец пил, – просто отозвался Джаред Таунсенд.
– Сочувствую.
– Скончался рано, – добавил статистик.
– Да… – покачал головой О'Мелли.
– Наверное, тоже от одиночества, – предположил Джаред так, словно раньше ему это и в голову не приходило.
– Да, приятель, одиночество отравляет душу. Одинокому человеку все видится в скверном свете. Даже когда дома нелады, а есть дети и внуки, шумят, дерутся, все лучше, чем в пустую стену глядеть.
– Пожалуй, – вяло согласился Джаред.
– Ваш сандвич, профессор, – гордо объявил Сэм, появившись из кухни в чистом фартуке и с тарелкой в руке.
Джаред невольно улыбнулся.
– Спасибо, Сэм, – произнес он и вдумчиво откусил от сандвича кусочек, обстоятельно разжевал и одобрительно покивал головой. – Действительно очень вкусно. Тимьян?
– Точно, профессор! – радостно воскликнул Сэм, узнав ценителя. – Самая малость. С чабрецом нельзя перебарщивать.
– Ни с чем нельзя перебарщивать, – назидательно добавил хозяин бара и ушел в подсобку.
– Мудрый мужик, – сказал ему вслед Сэм. – Уважаю… Вот скажи, профессор… – шепотом проговорил он, замявшись. – Ты тут исследования проводил, я слышал. Вот и хочу спросить: как сделать так, чтобы женщина ласково на тебя стала смотреть? Я теперь вроде человек работающий, от излишеств воздерживаюсь. Не будет грехом и с женщиной познакомиться…
Услышав треньканье колокольчика, Джаред вздрогнул.
– Добрый вечер! – прозвучал в дверях мелодичный голосок Кэлли.
Джаред поспешно отложил сандвич и обернулся к входу. Его лицо осветила улыбка.
– Соседка пожаловала, – констатировал разговорчивый бармен. – Скольких переженили?
– Тебе бы на солнышко, Дракула, – шутливо сказала ему Кэлли. – «Маргариту», пожалуйста.
– А где Тони? – спросил Джаред присевшую к нему девушку.
– Не знаю, – просто ответила она. – На полпути в Мексику, наверное…
– А ты?
– А что я? Я здесь.
– Ты остаешься? – робко проговорил Джаред Таунсенд, вновь сосредоточившись на своем бутерброде.
– Что именно ты хочешь знать, Джаред? Давай без утайки, начистоту, – потребовала она.
– Начистоту? Давай! А о чем? – притворно удивился он.
– Помнится, за секунду до того, как вторгся Тони, ты о чем-то меня спросил. Напомни-ка мне, пожалуйста, что это был за вопрос?
– Спросил? Разве? Не припоминаю, – сморщив лоб, протянул Джаред.
– Ну и ладно, – отозвалась, махнув рукой, Кэлли. – Видимо, что-то несущественное, раз ни ты, ни я не помним… Я вот зачем пришла, Джаред. У меня есть, что тебе сказать.
– Говори, – напутствовал он.
– Всю свою сознательную жизнь я боялась привязываться к людям. Я рано поняла, что бывает очень больно, когда ты к человеку со всей душой, а он бесследно исчезает, как делал мой отец. Но хуже всего, что проделывал он этот фокус слишком часто, и каждый раз я по детской наивности внушала себе, что прошлое не повторится, ведь папа сам вернулся, осознав ошибку и раскаявшись. Поэтому я искала легких отношений. Чтобы не жаль было прощаться и не трепетать от встреч. Я только недавно поняла, что легких отношений не бывает. Если человек перестает быть тебе чужим, если ты отваживаешься впустить его в свое сердце, в свою душу, а то и в свой дом, то все, что он делает, говорит, думает, начинает трогать тебя непосредственно. И это не всегда оказывается приятным.
– В математической статистике существует такой раздел, теория ошибок называется. На ее постулатах основана методика выявления и оценки погрешностей всяческих измерений. Так вот, Кэлли, ошибки, согласно этой теории, подразделяются в первую очередь на систематические и случайные. То, о чем ты говоришь, – ошибки систематические. И знаешь, в чем их плюс, дорогая? Они могут быть учтены и даже устранены.
– Это должно обнадеживать? – подняла изящную бровь девушка.
– Безусловно, – решительно ответил профессор Таунсенд.
– А чем нам грозят ошибки случайные? – заинтересованно спросила Кэлли.
– О, об этом даже беспокоиться не стоит, милая. Согласно все той же теории, высокой степени погрешности наименее вероятны, хотя, конечно, тоже случаются, в этой самой теории…
Кэлли внимательно слушала его рассуждения, хитро сощурив изумрудно-зеленые глаза. Внезапно она положила мягкую ладошку на его жесткую щеку с пробивающейся щетиной. Профессор замолк.
– Я люблю тебя, Джаред. Всегда любила и… ненавидела. Я была очень зла на тебя. Негодовала из-за того, что ты, очкарик, такой близорукий. Я так ждала от тебя романтических безумств, а дождалась только нелепого пения под караоке на той вечеринке и одной ночи, которую запомнила на всю жизнь. Но когда ты целуешь меня, я в очередной раз совершаю самую систематическую из всех своих систематических ошибок: забываю, какими разочарованиями чревата любовь, и хочу любить тебя вечно.
– Боже! – шумно выдохнул Джаред, ошарашенный таким признанием, и неистово впился в губы, которые отважились это произнести.
– Слушай меня внимательно и запоминай, мы поженимся, у нас будет дом, будут дети, еще собака и сад. Повтори, – велела ему девушка, когда снова смогла говорить.
– Мы поженимся… дом, дети, собака, – отчеканил профессор свое стародавнее обещание.
– И сад, – добавила Кэлли.
– И сад… – послушно повторил за ней Джаред.
