— Пальцы... пейсы... ясли...
— Продолжай, — подбадривает женщина. — Слово затерялось у тебя в мозгу, но оно там есть.
Мозги дымятся. Он продирается сквозь мысли. Это похоже на изнурительную гонку. Длинную, изматывающую олимпийскую гонку. Как её там?.. Начинается на «М»...
— Пейсли[9]! — торжествующе выкрикивает он. — Марафон! Пейсли!
— Да, думаю, что для тебя это так же изматывающе, как марафонская дистанция, — говорит его собеседница, — но результат стоит усилий. — Она касается воротника своей блузки. — Ты прав, этот узор действительно называется «пейсли». — Она улыбается, на этот раз по-настоящему, и касается пальцами его лба. Он ощущает лёгкое покалывание кончиков её ногтей. — Я же говорила — оно где-то здесь.
Теперь, когда буря в его мозгу немного улеглась, он вдруг понимает, что женщина ему знакома, но откуда он её знает — вот вопрос.
— Кто? — спрашивает он. — Кто? Где? Когда?
— Как, что и почему, — добавляет она с лукавой усмешкой. — Ну вот, вопросительные слова вернулись.
— Кто? — повторяет он. Ему не нравится, что она над ним подшучивает.
Она вздыхает.
— Кто я? Я, можно сказать, твой пробный камень, твоя связь с миром и в некотором смысле переводчик — потому что я понимаю тебя, как никто другой. Я специалист по металингвистике.
— Мета... мета?..
— Такова природа языка, на котором ты говоришь. Метафорические ассоциации. Но, вижу, я озадачила тебя. Не бери в голову. Меня зовут Роберта. Мы виделись много раз, но ты не мог знать моего имени — я никогда его тебе не сообщала.
— Много раз?
Роберта кивает.
— Можно сказать, что ты видел меня только единожды, и всё же ты видел меня много, много раз. Что ты об этом думаешь?
И снова марафон — он обшаривает свой мозг в поисках слова, которое ему хочется произнести.
— Голлум в пещере. Ответь — и перейдёшь по мосту. Два кольца, два конца, посредине гвоздик?
— Поднатужься, — говорит Роберта. — Я знаю, у тебя получится.
— Загадка! — выпаливает он. — Да, это марафон, но оно того стоит! Слово — «загадка»!
— Очень хорошо! — Роберта ласково касается его руки.
Он долго смотрит на свою собеседницу. Она старше него. В этом он уверен, хотя и не знает, сколько лет ему самому. Она красива особой, материнской красотой. Блондинка, но корни волос — тёмные, макияжа совсем чуть-чуть. Глаза кажутся моложе всего остального лица. Но эта блузка...
— Медуза, — говорит он. — Карга. Ведьма. Кривые, гнилые зубы.
Она застывает.
— Ты считаешь меня безобразной?
— Безобразная! — он пробует слово на язык. — Нет, не ты! Безобразная зелёная пейсли безобразная.
Роберта с облегчением смеётся и осматривает свою блузку.
— Ну, на этот счёт могут быть разные мнения, так ведь?
«Счёт! Считать! Мой отец бухгалтер! Нет, полисмен. Нет, заводской рабочий. Нет, адвокат, строитель, аптекарь, дантист, безработный... он умер». Его мысли и правдивы, и ложны. Его собственное сознание — это загадка, которую он даже не надеется разгадать. Его охватывает тот самый страх, о котором говорила Роберта. Он опять пытается освободиться от пут и понимает, что стянут не только ремнями, но и бинтами.
— Кто? — спрашивает он опять.
— Я тебе уже сказала, — отвечает Роберта. — Ты разве не помнишь?
— Нет!
Роберта с пониманием выгибает брови.
— О! Ты спрашиваешь, кто
Он с нетерпением и страхом ожидает ответа.
— Это вопрос на миллион долларов. Кто же ты? — Она барабанит кончиками пальцев по подбородку, соображая, как ответить. — Комиссия не пришла к единому мнению насчёт твоего имени. Устроили балаган, клоуны ковёрные, каждый пытается пропихнуть своё предложение. Так что пока они там грызутся, может, ты сам подберёшь себе имя?
— Подберу сам? — Как это? Почему он должен сам выбирать себе имя? Разве у него его нет? В голове всплывает ряд имён: Мэтью, Джонни, Эрик, Хосе, Крис, Алекс, Спенсер — и хотя некоторые из них кажутся подходящими, всё же ни одно не вызывает отклика в его душе. Он трясёт головой, стараясь, чтобы разрозненные кусочки его «я» легли на подобающие им места, но из этого ничего не выходит, только голова начинает болеть.
— Аспирин, — говорит он. — Тайленол-аспирин, потом считать овец.
— Да, поднимаю. Ты, должно быть, устал. Мы добавим тебе болеутоляющих. Сейчас я ухожу, и ты сможешь отдохнуть. Продолжим завтра.
Она поглаживает его по руке и решительно выходит из комнаты, выключив за собой свет. Он остаётся наедине с разобщёнными осколками своих мыслей, которые не желают даже пожать друг другу руки в темноте.
На следующий день — или, во всяком случае, он думает, что это следующий день — он уже не чувствует себя таким разбитым, и голова болит меньше, но в ней всё та же сумятица. В нём зарождается подозрение, что белая комната, в которой он лежит — вовсе не больничная палата. Судя по архитектурному стилю, он в чьей-то личной резиденции, приспособленной для содержания и реабилитации одного- единственного пациента. Из-за окна доносится шум, хорошо слышимый даже тогда, когда окно закрыто. Постоянный, ритмичный грохот и шипение. И только после суток вслушивания в этот звук он соображает, что это такое. Прибой. Он на берегу моря. Хорошо бы полюбоваться видом. Он просит Роберту об этом, и та соглашается. Сегодня он впервые покинет койку.
Вместе с Робертой в комнату входят двое сильных охранников в униформе. Они расстёгивают крепящие его к койке ремни и помогают подняться на ноги, поддерживая под мышки.
— Не бойся, — говорит Роберта. — Уверена — ты с этим справишься.
Самое первое мгновение на собственных ногах сопровождается сильнейшим головокружением. Он бросает взгляд на свои босые ступни, но из-под бледно-голубой больничной ночной рубашки ему видны только пальцы. Такое впечатление, будто они находятся в нескольких милях от его головы. Он переставляет ноги — один трудный шаг. Ещё один.
— Хорошо, — подбадривает Роберта, шагая рядом. — Что чувствуешь?
— Прыжки с парашютом, — отзывается он.
— Хм-м, — задумывается Роберта. — Ты хочешь сказать — опасно и захватывающе?
— Да.
Он мысленно повторяет оба слова, вспоминает их, вынимая из пространного сундука, в котором беспорядочно свалены всякие прилагательные, и аккуратно укладывает на подходящее место. В сундуке множество слов, лежащих как попало, но постепенно, кусочек за кусочком, они начинают укладываться в упорядоченную мозаику.
— Всё это есть там, — не устаёт твердить ему Роберта. — Надо только найти.
Охранники продолжают поддерживать его под мышки. Он бредёт потихоньку; колено подламывается, парни схватывают его покрепче.
— Осторожно, сэр.
Охранники всегда обращаются к нему «сэр». Наверно, это значит, что к нему относятся с почтением, вот только он не может понять, чем заслужил его. Он завидует способности этих ребят просто
