зеркало — именно в ту точку, где, не будь между ними стекла, они бы встретились взглядами. На мгновение Кэму кажется, что Риса умеет смотреть не только сквозь стекло, но и сквозь него самого. Он не выдерживает, отворачивается.
Она ненавидит его, а он ненавидит эту её ненависть. Он должен был ожидать этого, и всё равно — её слова ранят его так глубоко, что ему хочется ранить её в ответ. Но нет. Такова реакция многочисленных расплётов — фрагментов его мозга, — детей, которые не постеснялись бы в выражениях при малейшей провокации. Он не поддастся этим импульсам. В нём достаточно других частей, разумных и рассудительных, способных сохранить баланс и держать под контролем другие, менее рациональные части. Надо помнить слова Роберты о том, что он, Кэм — новая парадигма, то есть новая модель человечества, эталон того, чем оно может и должно стать. Общество привыкнет к нему, а пройдёт время — станет почитать его. Так будет и с Рисой.
За его спиной в комнату входит Роберта и тихо говорит:
— Нет смысла задерживаться здесь.
— Иерихон, — отзывается Кэм. — Она — стена, но она падёт. Я это знаю.
Роберта улыбается ему.
— Не сомневаюсь, что ты завоюешь её расположение. Собственно, я подозреваю, что она изменит своё мнение гораздо скорее, чем ты думаешь.
Кэм пытается прочитать, что скрывается за её загадочной улыбкой, но из этого ничего не выходит.
— Кошка, съевшая канарейку, — говорит он. — Мне не нравится, когда ты что-то держишь от меня в секрете.
— Нет здесь никакого секрета, — возражает Роберта. — Просто знание человеческой природы. А теперь пойдём, пора на фотосессию.
Кэм вздыхает.
— Опять?
— Предпочитаешь пресс-конференцию?
— Ножичком в глаз? Нет уж, спасибо!
Кэм вынужден признать — эта их новая концепция налаживания контактов с СМИ гораздо лучше пресс-конференций и интервью. Роберта и её единомышленники из «Граждан за прогресс» проворачивают сейчас рекламную кампанию по высшему классу. Охвачено всё: уличные рекламные щиты, постеры, объявления в газетах, в Сети и так далее. Везде лишь фото, но всё равно, реклама — это великая сила.
Первый раунд кампании включает изображения крупным планом различных частей тела Кэма. Глаз; разноцветные полосы волос; звезда на лбу, составленная из секторов кожи различных оттенков... Каждая фотография снабжена загадочным текстом вроде: «Время пришло...» или «Блестящее будущее» — и всё, больше никаких намёков относительно того, что же, собственно, рекламируется. А потом, когда любопытство публики накалится до предела, начнётся вторая фаза, и тогда на постерах появятся его лицо, потом тело, а потом и весь Кэм целиком.
— Мы создадим вокруг тебя мистическую атмосферу, — растолковывала ему Роберта во время одной из их бесед на эту тему. — Будем играть на их детском пристрастии ко всяческой экзотике до тех пор, пока публика не начнёт топать ногами, желая узнать больше.
— Стриптиз, — уронил Кэм.
— Э... ну да, что-то вроде. Более возвышенная версия той же концепции, — признала наставница. — Как только рекламная компания достигнет этого пункта, ты выйдешь на всеобщее обозрение, но не как диковинка, а как знаменитость. И когда наконец ты снизойдёшь до интервью, они будут проходить на наших условиях.
— На моих, — поправил Кэм.
— Да, конечно. На твоих условиях.
И сейчас, глядя на Рису сквозь одностороннее зеркало, он размышляет: что могло бы побудить эту девушку тоже согласиться на его условия? Роберта говорила, что он может заполучить всё, чего только пожелает; но как сделать так, чтобы то, вернее, та, кого он желает больше всего на свете — Риса — захотела быть с ним без принуждения, по собственной воле?
— Кэм, прошу тебя, пойдём. Мы опаздываем.
Кэм встаёт, но перед тем как выйти за дверь, бросает последний взгляд через стекло на Рису, которой уже удалось забраться в постель. Она лежит там на спине, вытянувшись во весь рост и угрюмо уставившись в потолок; затем закрывает глаза.
«Словно спящая вечным сном принцесса, — думает Кэм. — Но я освобожу твоё сердце от душащих его ядовитых лиан. И тогда тебе не останется иного выбора, кроме как полюбить меня».
30 • Нельсон
Юнокоп, ставший орган-пиратом, бросает все дела и едет проверить одну из самых ценных своих ловушек. К сожалению, расположена она не очень удачно — в районе, который затопляется во время ураганов. Нет ничего более противного душе, чем утонувшая добыча. Если не считать процесса избавления от трупа. Нельсон с удовольствием продолжил бы прочёсывать страну в поисках убежищ беглых расплётов в надежде найти в одном из них Коннора Ласситера, но поскольку на Среднем Западе ожидается сильная буря, стоит проверить, как там поживает его западня.
Она представляет собой кусок дренажной трубы — бетонный цилиндр пяти футов в высоту и двадцати футов в длину, лежащий на пустыре, за который ни один фермер не брался уже много лет. Таких труб здесь с десяток — валяются, заросшие травой, после того как очередной проект общественных работ... хм... вылетел в трубу. Здесь отличное место для беглых расплётов; к тому же в одной из труб спрятан целый склад консервных банок с едой. А внутренняя поверхность трубы покрыта сверхклейкой смолой, которая намертво прилипает и к одежде, и к коже, так что если уж влип в неё — не вырвешься, как будто тебя зацементировали. Нельсону доставляет извращённое удовольствие думать, что он ловит расплётов тем же способом, каким другие люди ловят тараканов.
Ну, само собой — в трубе сидит пацан. Как муха в паутине.
— Помогите! — кричит он. — Пожалста, помогите мне!
Пацан худющий, и физиономия у него обильно усыпана угрями, а зубы кривые и жёлтые от жевания табака. А может, они у него такие с рождения. Словом, экземпляр не ахти, на чёрном рынке на много не потянет. Патлы сбились в колтун от клея, хотя, как подозревает Нельсон, в чистом виде они вряд ли лучше.
— О Боже! Что с тобой случилось? — восклицает Нельсон с деланной заботливостью.
— Да тут фиговина какая-то, клей или типа того! Я в ней засел!
— Хорошо, — говорит Нельсон, — я помогу тебе. У меня в фургоне есть немного средства для удаления клея.
Вообще-то, средство у него здесь, при себе. Он делает вид, будто убегает, потом прибегает обратно, смачивает тряпку отвратительно пахнущей жидкостью, залезает в трубу и промокает одежду и кожу пацана. Понемножку тот отлепляется от стенок и пола трубы.
— Спасибо, мистер, — говорит пацан. — Огромное спасибо!
Нельсон вылезает наружу и ждёт у отверстия трубы, пока пацан, липкий, перемазанный клеем и вонючей гадостью, такой же мерзкий, как только что родившийся младенец, не подползёт к выходу. Продравшись на свет божий, этот дурень начинает наконец соображать.
— Э, постойте... А почему это у вас жидкость от клея оказалась так близко, прям под рукой?..
Нельсон не даёт ему шанса закончить фразу. Он хватает мальчишку, заламывает ему руки за спину и стягивает запястья капроновым шнуром. Потом толкает на землю и втыкает в него анализатор ДНК.
— Уильям Уоттс, — объявляет Нельсон, и мальчишка стонет. — В бегах четыре дня. Плоховатое место для схрона, а?
