поступить»; а когда он пытается копнуть глубже, она теряет терпение и требует, чтобы он прекратил давить на неё. «У меня были на то свои причины!» — и кончен разговор.
Как бы ему хотелось думать, что она пошла на все эти жертвы ради него, Кэма! Но если и есть в нём какие-то части, достаточно наивные, чтобы верить, будто Риса даёт интервью и снимается в рекламах ради него, то частей, которые знают, что это вовсе не так, гораздо больше.
Случившееся в студии «Бранча с Джарвисом и Холли», ясно доказывает, что боль, которую испытывает Риса, принимая участие в подобных мероприятиях, глубока и сильна. Да, она позволила ему себя утешить, но это ничего не меняет. Кроме того что теперь он считает себя обязанным докопаться до истины — ради Рисы, не ради себя. Да и как они могут стать ближе друг к другу, если между ними останется хоть крошечная недосказанность?
Что-то произошло в тот день, когда она подписала соглашение. Но расспрашивать об этом Роберту — напрасная трата времени. Стоп! Кэм вдруг осознаёт — ему и не надо расспрашивать! У Роберты всё всегда записывается на видео, тут она подлинный мастер.
— Мне необходимо просмотреть видеозаписи с камер наблюдения за семнадцатое апреля, — говорит Кэм своему приятелю-охраннику — тому самому, с которым играет в баскетбол — когда они возвращаются на Молокаи. Но тот решительно отказывает:
— Не имею права. Никому нельзя их просматривать без разрешения сам знаешь кого. Получи разрешение, и я покажу тебе всё, что пожелаешь.
— Да она не узнает!
— Всё равно.
— Зато тебе наверняка будет не всё равно, если я скажу ей, что подловил тебя, когда ты пытался кое-что стянуть из особняка.
У охранника от такого коварства спирает дыхание. А Кэм продолжает давить:
— Знаю, что ты сейчас скажешь: «Ах ты сукин сын! Ты не можешь так поступить!», а я скажу: «Ещё как могу, и кому Роберта скорее поверит — тебе или мне?». — Кэм протягивает флэшку. — Перекинь-ка файлы сюда и не создавай себе лишних трудностей.
Взгляд охранника полон недоверия и возмущения.
— Ну ты и ублюдок! Вот уж правильно говорят: яблочко от яблони недалеко падает!
И хотя Кэм отлично понимает, на кого намекает охранник, он всё равно говорит:
— Да у меня тут целый сад! Конкретнее — какую яблоню ты имеешь в виду?
В тот же вечер флэшка, под завязку набитая видеофайлами, лежит у Кэма в ящике стола. Похоже, ему больше не с кем играть в баскетбол, ну да ладно, не такая уж это великая жертва. Поздно ночью, когда ему точно никто не помешает, он загружает записи в свой личный визор — и становится свидетелем того, что никогда не предназначалось для его глаз...
50 • Риса
17 апреля. Почти два месяца назад. Ещё до интервью и рекламных объявлений, ещё до трансплантации...
Риса сидит в своём инвалидном кресле в тесной клетушке. Ей нечем занять себя, кроме собственных мыслей. Соглашение, сложенное самолётиком, валяется на полу под односторонним зеркалом.
Риса непрестанно думает о своих друзьях. В основном о Конноре. Как он там без неё? Наверно, ему стало легче, надеется она. Ах, если бы только ей каким-то чудом удалось передать ему весточку, что жива, что не замучена насмерть в застенках юновластей! И что она вообще даже не в их застенках, а в руках некоей могущественной организации.
Входит вчерашняя гостья — Роберта, в руках у неё — новый лист бумаги с текстом соглашения. Она садится у стола и опять пододвигает Рисе бумагу и ручку.
На лице у Роберты улыбка, но это улыбка змеи — ещё секунда, и она сдавит свою жертву в безжалостных кольцах.
— Ты готова подписать? — спрашивает она.
— А вы готовы полюбоваться ещё одним самолётиком? — в тон отвечает Риса.
— Ах, самолётики! — живо подхватывает Роберта. — Кстати, о самолётиках. Почему бы нам не потолковать о них? Особенно о тех, что находятся в депо для списанной воздушной техники. Отличное место! Кладбищем называется. У тебя там осталась куча приятелей. Давай поговорим о них!
«Ну, наконец, — думает Риса, — сейчас она начнёт докапываться».
— Спрашивайте, о чём хотите, — вслух говорит она. — Но на вашем месте я не поверила бы ни одному моему слову.
— Мне незачем тебя расспрашивать, дорогуша, — отвечает собеседница. — Относительно Кладбища нам известно абсолютно всё, что нам надо знать. Видишь ли, мы разрешаем вашей маленькой колонии беглых существовать, потому что это отвечает нашим нуждам.
— Вашим нуждам? Вы хотите сказать, что контролируете Инспекцию по делам несовершеннолетних?
— Скажем так: мы имеем на неё весьма существенное влияние. Инспекция уже давно точит зубы на Кладбище, но мы сдерживаем её аппетиты. Однако стоит мне только молвить словечко — от вашего Кладбища камня на камне не останется, а вся эта ребятня, за которую ты готова жизнь положить, будет отправлена в заготовительные лагеря.
Риса чувствует, как почва уходит у неё из-под ног.
— Вы блефуете!
— Ты так полагаешь? Думаю, ты знакома с нашим человеком. Его имя Трейс Нейхаузер.
Риса потрясена.
— Трейс?!
— Он предоставил нам всю информацию, необходимую для того, чтобы разобраться с Кладбищем быстро и безболезненно. — Роберта пододвигает соглашение ещё на дюйм ближе к Рисе. — Однако этому не обязательно случиться. Твои приятели могут избежать расплетения. Будь добра, Риса, согласись на новый позвоночник и делай всё, чего мы от тебя потребуем. Если ты поступишь разумно, я гарантирую, что все семьсот девятнадцать твоих друзей останутся на воле целыми и невредимыми. Помоги
Риса смотрит на лежащий перед ней документ и видит его в новом свете. В ужасном свете.
— А чего вы потребуете? — спрашивает она. — Что я должна буду делать?
— Прежде всего — Кэм. Ты отставишь в сторону все свои чувства, в чём бы они ни заключались, и будешь с ним мила. Об остальном узнаешь, когда время придёт.
Она ждёт от Рисы ответа, но так и не получает его. Должно быть, осколки бомбы, которую Роберта разорвала здесь, в этой камере, всё ещё сыплются на узницу.
Молчание Рисы, похоже, вполне удовлетворяет посетительницу. Она встаёт и собирается уйти, оставив девушку наедине с бумагой и ручкой.
— Как было сказано раньше, я не стану лишать тебя возможности выбора. За тобой остаётся право отказаться. Но если ты поступишь так, надеюсь, ты сможешь жить с последствиями своего решения.
Риса держит в пальцах ручку и читает документ в четвёртый раз. Один-единственный лист бумаги, полный малопонятной юридической зауми. Ей не нужно даже пытаться расшифровать причудливый шрифт — и так понятно, о чём в этой чёртовой бумаге говорится. Подписав её, она даёт согласие на замену своего повреждённого позвоночника здоровым, снятым с неизвестного расплёта.
Сколько раз она воображала, каково это — снова начать ходить? Сколько раз она заново переживала в мыслях тот кошмарный момент в «Весёлом Дровосеке», когда рухнувшая балка перебила ей спину, и всё думала: если бы только можно было стереть этот эпизод из её жизни?
Когда вскоре после теракта встал вопрос о замене позвоночника, Риса сразу поняла, что в уплату за него ей придётся отдать свою душу. Совесть не позволила ей это сделать, и никогда не позволит.
