— Согласен. Ты опять будешь поливать тутовицу.
Сейид ликовал. Он проникся самыми нежными чувствами к тутовице. Вообще-то что для него это дерево? Какая от него польза ему лично? Ни тебе плодов, ни даже хорошего запаха. Но отец отдает много внимания этой тутовице, поливает ее каждый день. И для него, Сейида, это дерево было первым экзаменом на трудовом поприще. Значит, и для него оно очень важно, и от него требует неусыпного внимания.
Шуша почти добился своей цели, заставив сына относиться к тутовице так же, как и к плодовым деревьям.
Глава 2
В лапах у паломницы Замзам
Время перевалило за полдень. Шуша развез воду всем своим клиентам на улице Самакин. Сейид почувствовал урчание в кишках — первый признак того, что он проголодался. Отвечая на зов пустого живота, парнишка вопросительно посмотрел на отца, спеша успокоиться насчет намерений того.
— Никак обедать идем?
Шуша кивнул в ответ и что-то пробурчал невнятно. О чем говорит? А Сейиду не терпелось начать разглагольствования о еде, всякой снеди. Надо же успокоить голодной желудок. Маленький водонос не терпел молчания. Его язык аж дергался от нетерпения и избытка энергии. Казалось, что вся жизнедеятельность отцова языка перешла к сыну.
— На обед что возьмем?
— Чего бы тебе хотелось?
Вопрос обнадеживающий. Он дает возможность начать болтовню о всякой снеди. И Сейид пустился в рассуждения:
— Есть три места, где можно хорошо пообедать: «Харчевня эмиров», где угощают отварной или жареной рыбой с томатным соусом, луком и чесноком. В харчевне тетушки Замзам подают отличную хлебную тюрю. Можно взять супу из бараньей ножки, а то и просто ножку, если можно, или головизны, а может, и жареной требухи.
При этих словах Сейид искоса посмотрел на отца, пытаясь узнать, какое впечатление они на него произвели, согласен ли он с его наметками насчет еды. Однако лицо Шуши оставалось сумрачным и непроницаемым. У мальчика поубавилось энтузиазма. Он продолжал разглагольствовать уже по инерции.
— Что скажешь, отец?
— Пообедаем дома с бабушкой. Обойдемся брынзой и арбузом. Умм Амина давно просила об этом.
Вот так вкусил он яств! Брынза и арбуз! Такого он не ждал. Они с отцом находились на разных полюсах в своих мечтаниях. Бабушка хочет брынзы и арбуза! А он-то при чем тут? Пусть она кушает брынзу хоть с дыней или виноградом! Сейид ожесточенно шмыгнул носом.
Они подходили к улице Агур. На одном из домов висела рекламная доска с надписью: «Харчевня паломницы Замзам». Чуть ниже слова привета: «Входите с миром, чувствуйте себя в полной безопасности». Под вывеской, у самой двери харчевни, на деревянной скамейке восседала сама Замзам, на лице которой не было и следа миролюбия, а тем более гарантии безопасности. Эта женщина на вид была исчадием ада, само зло в полном смысле этого слова.
Замзам сидела по-турецки, со всех сторон ее тела свисали рыхлые груды жира. Она походила на пирамиду, основанием которой были необозримые бедра и ляжки. Над этим властвовали огромный живот и не меньших размеров чресла. Следующую часть живой пирамиды составляла необъятная грудь, по размерам своим больше похожая на верблюжьи горбы. Венчала это сооружение из многих пудов жира толстая шея и большая голова, повязанная красной косынкой, — красный флаг, предупреждавший, что под ним находится богатейший источник самых неожиданных опасностей. Вся туша Замзам была закутана в черное платье, с трудом скрывавшее бесформенные нагромождения жира.
Лицо женщины было неожиданно свежим, оно еще хранило следы если не былой красоты, то миловидности и привлекательности. Словом, она не утратила еще некоторых признаков принадлежности к слабому полу. Как глядя иногда на кучи камней и разбитых кирпичей, можно представить себе, что когда-то на этом месте стояло красивое здание или дворец, так и глядя на нынешнюю Замзам, можно предположить, что и она была когда-то девушкой.
Управление по охране памятников старины стремится их реставрировать, содержать в относительном порядке. Замзам тоже пытается подновлять свое лицо. Выпавшие зубы заменены вставными. На месте исчезнувших бровей и ресниц — наведенные сурьмой жирные полосы. Щеки натерты бодягой. Из-под красной косынки свешиваются две жидкие сальные черные косицы. Замзам пускалась на любые ухищрения, чтобы заставить мужчин обращать на себя внимание, восхищаться ее мнимой красотой. Она гордилась своим искусством косметички. Но зачем эти тщетные потуги? У Замзам было предостаточно других достоинств, которыми она вправе искренне гордиться. Владелица популярной харчевни, роскошных по величине бедер и ляжек, владелица дома. У нее были власть и влияние над соседями и посетителями. Над обитателями улицы Агур она возвышалась как скала, гордая и неприступная. К тому же у Замзам был длинный и злой язык, с помощью которого она могла одержать верх над целой толпой противников.
При всех этих неоспоримых достоинствах какая необходимость претендовать на красоту, на звание «красавицы квартала»! И однако все свои силы она употребляла на достижение именно этой цели. Именно поэтому она обливала грязью любую красивую женщину. Ни одной еще не удалось спастись от ее злого языка, от обвинений в самых непристойных проступках. Замзам весила не менее ста пятидесяти килограммов, из них на добрых две трети тянул жестокий эгоизм — главный источник всех ее движений, побуждений, всех действий. Создавалось впечатление, что эта жирная туша начинена взрывчаткой. В любую минуту она могла взорваться ненавистью, злобными ругательствами и проклятьями.
Такова паломница Замзам, «тетушка» муаллима Шуши, бывшая жена птичника Ибрагима, который не выдержал тягот жизни с этим исчадием ада в образе человека и сбежал, женившись на простой и скромной девушке, торговавшей зелеными бобами. Замзам чуть с ума не сошла от злости. Не потому, что уж очень любила мужа, а из-за чрезмерной любви к самой себе. Она полагала, что выгодно отличается от всех женщин на свете, находила в себе столько неоспоримых достоинств, что и представить не могла возможности бегства мужа к какой-то другой жительнице квартала. Это ужасное для нее событие прибавило злости и жестокости «самой красивой женщине округа». Весь мир стал для нее врагом. Остаться совершенно одной на целом свете! Это непереносимо! Но Замзам сумела выстоять и даже расширить харчевню, хорошо заработать и приобрести неоспоримую власть над жителями квартала.
Сейид видел, что отец боялся этой злодейки, хотя и называл ее паломницей, а себя ее сыном. Говорилось это лишь для красного словца, ради показного уважения к ней. Сейид осуждал боязнь отца перед этой бабой, хотя ему самому перепадали от нее некоторые блага. Иногда она давала ему лакомый кусочек, порой несколько миллимов[6]. Шуша терпеть не мог этих подачек, ибо хорошо знал, что Замзам чужда благотворительность. Если она что-то дает, то старается получить обратно гораздо больше. Так оно и было на самом деле. Называя водоноса своим сыном, она стремилась крепче привязать его к себе, заставить носить ей воду бесплатно. Ее затраты на это дело ограничивались лишь редкими трапезами, устраиваемыми для Шуши и Сейида. Не будет же сын требовать денег от матери!
Поравнявшись с харчевней, Шуша на минуту замешкался, но затем решительно двинулся вперед. Видно, его осенила какая-то мысль. Сейид молил бога: «Пошли, аллах, пошли головизны и бараньего супу! Отдали от меня брынзу с арбузом!»
И тут из пирамиды жира раздался приторно-сладкий голос:
— Заходи, заходи! Не робей! Добро пожаловать, Шуша!
Сейид терялся в догадках: что заставило отца изменить свои намерения? Его молитвы к аллаху или
