хранящие секрет.
— Почему они не шевелятся? — спросила Клеопатра.
— Страх и хитрость заставляют их оставаться недвижными, пока они не смогут нанести укус жертве наверняка.
Глаза Ираса блестели, словно орехи, вымоченные в масле. Ради торжественного случая он накрасил лицо, обведя глаза тонкими черными линиями и нарумянив щеки, точно девушка. Клеопатре показалось, что он слегка пьян. В последние месяцы евнух надевал черный паричок, чтобы прикрыть плешь на затылке.
Хармиона была облачена в тот же греческий хитон, который носила с тех пор, как Клеопатра помнила ее. Гречанке не пришлось менять облачение, прическу или косметику для большего соответствия своему возрасту, потому что она всегда выглядела величавой женщиной преклонных лет.
В мавзолее было прохладно, хотя стоял десятый день августа, одного из самых жарких месяцев в Египте. Солнце жарило даже у моря. Утренний свет проникал в высокие окна, струясь над головами, словно белая занавесь. Клеопатра лежала на золотом ложе, где Антоний испустил свой последний вздох. Она устала от слов. Каждая прожитая ею минута могла стоить жизни одному из ее детей.
— Мне больше нечего сказать, — обратилась она к Хармионе и Ирасу. — Подойдите и поцелуйте меня.
Ирас преклонил колени и уткнулся головой ей в живот, словно ребенок. Он пытался не плакать, и царица сказала ему, что он должен быть отважным. Он не может подвести ее. Ставки слишком высоки.
— Я тоже люблю малышей, государыня, — сквозь слезы промолвил он и поднял лицо.
Клеопатра увидела, что тушь потекла по щекам черными ручейками. Ирас понял это и вытер глаза тыльной стороной ладоней.
Хармиона поцеловала Клеопатру в щеку.
— Я скоро увижусь с тобой. Как будто я просто отлучилась, чтобы принести тебе одеяло.
— Ты была матерью для девочки, потерявшей мать, — прошептала ей Клеопатра, неожиданно осознав, что она никогда прежде не понимала этого и не была благодарна Хармионе за материнскую заботу.
Но та прижала палец к губам царицы.
— Мне было довольно находиться подле тебя, — заверила гречанка.
Впервые Клеопатра ощутила всю силу любви Хармионы. Она, Клеопатра, была единственным предметом этой любви и в течение многих лет принимала это как должное. Сама Клеопатра дарила любовь мужчинам, детям и народу Египта. Хармиона же изливала весь водопад любви на одну Клеопатру.
Клеопатра парила в этой любви и плакала. Она уговаривала Ираса поспешить, но он, казалось, больше не слышал ее. Все его внимание было приковано к твари, таящейся в корзине.
Евнух держался совершенно спокойно. Казалось, ничего не происходит — до тех пор, пока Клеопатра не увидела, как миндального цвета голова поднялась из корзины, словно просыпаясь от ночного сна. Ирас опустился на колени, не сводя глаз со змеи. Клеопатре хотелось зажмуриться; она не желала видеть, что делает Ирас, и вместе с тем боялась, что он сделает что-то не так. Однако зрелище было слишком завораживающим — человек и змея, неотрывно глядящие друг на друга. Клеопатре показалось, что у нее останавливается сердце.
Хармиона взяла руки царицы и широко развела их, открывая уязвимую белую плоть, в точности как было оговорено. Клеопатре не хотелось видеть скользкую тварь у своего лица, поэтому укус будет направлен в ее левую руку возле плеча — поближе к сердцу, чтобы смерти не пришлось идти далеко. Клеопатра знала: если она закричит, воспротивится, вымолвит хотя бы слово, то изменит текст этой драмы. Поэтому она молчала и ждала.
В какой-то только ему известный миг Ирас протянул руку и взял змею за туловище. Она не бросилась на него, а позволила себя схватить. Даже если кобра сбежит, это не будет иметь значения, потому что в корзинах спрятаны еще две змеи и каждая из них готова отнять жизнь.
Теперь Ирас крепко держал змею обеими руками, подальше от себя, и осторожно приближался к царице, словно предлагая ей некий нечестивый дар. Клеопатра попыталась рассмотреть змею получше: ромбовидные чешуйки на шкуре, бледно-золотые глаза, раздувающийся капюшон на шее, раздвоенный язычок. Точное подобие того украшения, которое она много лет носила на голове. Клеопатра пыталась не шевелиться, хотя ее сердце снова ожило и теперь неистово колотилось в груди.
Она все-таки закрыла глаза, чтобы не спрыгнуть с ложа в естественном безрассудном желании спасти свою жизнь.
Тяжелое дыхание Ираса обожгло кожу.
— Да, — произнес он.
И Клеопатра почувствовала укус в руку. Это ощущение напомнило ей о худшей боли, какую она испытывала в жизни, — о боли деторождения. Рука болела так сильно, что царице захотелось позвать хирурга, чтобы тот отрезал пораженную конечность. Но она вспомнила, что, когда испытывала такую боль в последний раз, она подарила миру новую жизнь. На сей раз эта боль позволит тем, кого она любит, остаться в живых. Укус горел невыносимо, однако Клеопатра попыталась улыбнуться, а потом осознала, что мышцы ее немеют.
Она должна еще раз посмотреть на мир. Подняв веки, царица встретила взгляд Хармионы, и в глазах старой женщины не было слез. Хармиона стояла, словно мясник на бойне или жрец во время жертвоприношения. Без малейших эмоций гречанка исполняла свою роль. Когда Клеопатра будет мертва, Хармиона станет следующей жертвой змеиного яда, а потом и Ирас подставит свою плоть змеиным зубам. Втроем они уйдут в обитель богов.
Ирас просил Клеопатру подождать его, чтобы он мог уложить ей волосы прежде, чем она встретит кого-нибудь из небожителей.
— Достойная ли это смерть для вашей царицы? — спросила своих спутников Клеопатра.
— Да, — ответила Хармиона. — Достойная смерть для царицы, в чьих жилах течет кровь царей.
Клеопатре все еще было больно, но она ощутила сильную усталость. Она чувствовала, как Хармиона подкладывает ей под голову шелковую подушку, поправляет ее корону. Чьи-то пальцы укладывали локоны вокруг ее лица. Клеопатра еще слышала свое дыхание, а в следующий миг не осталось вообще ничего. Она погружалась в сон, в тот сон, где был ее отец. Клеопатра видела его лицо, хмурое от сосредоточенности и благоговения. Авлет поднес к губам свою флейту. Отец уже надул губы, но, увидев Клеопатру, улыбнулся.
«Клеопатра. Слава своего отца. Слава Египта. Скоро ты увидишь меня снова».
Он бросил на нее притворно-суровый взгляд, а затем приложил инструмент к толстым мясистым губам и заиграл свою любимую пронзительную мелодию.
Они были вдвоем в Зале Царских Приемов, где так много раз ожидали прихода посетителей, и музыка наполняла помещение. Клеопатра откинулась на спинку трона. Как хорошо, что ей удалось улучить время наедине с отцом! Царица оперлась щекой о ладонь, позволяя музыке течь над нею. Мелодия уносила все заботы земного мира, омывая царицу небесной радостью. Клеопатра уплывала прочь так легко, как будто переходила из сна в сон.
Неожиданно она ощутила на губах сочный, сладкий вкус вина, пробудивший все ее чувства, и услышала глубокий смех Антония, полный радости и страсти, и звякнули друг о друга кубки, поднятые в честь победы.
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
После смерти Клеопатры (30 год до Р. X.) Октавиан передал власть римскому Сенату, и Сенат пожаловал ему имя Август (27 января 29 года до Р. X.), что означало «Возвеличенный богами». Октавиан официально отказался от того, чтобы пожизненно быть диктатором и консулом, удовольствовавшись почетным наименованием принцепса Сената, и создал, словно по волшебству, иллюзию восстановления
