равняйсь…»
23. Профессор Жуж Шоймар. Ненайденные дневники.
Нельзя сказать, будто ранее я считал себя атеистом. Ни боже мой, и извини Выдувальщик. Но все же, убежденность в том, что в этой жизни все, либо почти все можно спланировать, и личным усердием схватить удачу за хвост, явно преобладала. Ныне конечно другое дело. Видимо оттого, что мы загнаны в угол, и по случаю невозможности с помощью рационального планирования обнаружить выход из тупика, атеистические перехлесты отодвинуты в сторону. Навсегда, как понимаю. Да и вообще, вокруг слишком много чудес, дабы продолжать поклоняться господину Рационализму. Территория им покоренная давно осталась позади, пожалуй, еще где-то в преддверии дюны Песчаный Великан. Потому отныне, если что-то случается, то воспринимается с неизбежным фатализмом. Вот и ныне также.
Самозатягивающуюся петлю-ловушку ставили, вообще-то против голованов. В условиях огромного неприкрытого периметра и ограниченных залежей патронов, полагаться исключительно на огнестрельную технику, включая так и не дострелявшую боезапас «качалку», не приходится. Потому мы постепенно идем по лестнице эволюции оружия вниз. Не знаю, получится ли деградировать до каменных или даже деревянных палиц. Наверное, вряд ли. Собаки прикончат нас быстрее.
Так вот, ныне в силок, выставленный против вторжения четвероногих, попало двуногое. Нет, вовсе не кто-то из группы, да и вообще не человек. Птица. И не прилетела она вовсе. Просто, здоровенная, ногастая птица. В росте выше любого из нас, даже гвардии-ротмистра. Слава Мировому Свету не той породы, коя нам когда-то встречалась. У этой нет загнутого клюва чудовищного размера: так, нечто тонкое и прямое, вероятно предназначенное для ковыряния коры, с целью выгребания жучков-древоедов. Как такая птица здесь очутилась, непонятно. До этого думалось, что жуткое стае-сообщество повыгребло вокруг все белковые субстанции. Кто знает, может птица для них почему-то несъедобная? Все возможно. Вот нам самим, например, это худое ногастое уродство тоже не слишком приглянулось, и хотя свежего куриного мясца мы давно не пробовали, при виде отловленной за ногу птицы желание её съесть почему-то все-таки не возникло.
Но зато меня посетило озарение.
Ведь все просто. Птица явно нелетучая, а запросто прошла через собачьи боевые порядки. Сюда прошла, значит и отсюда может. Нам-то путь заказан, убедились уж по костякам выложенным, а вот птице… Почему не использовать случайность в свою пользу? К тому же, как уже говорилось, ныне я превратился в убежденного фаталиста. Все на Сфере Мира имеет свое предназначение, все случается для чего-то, а не само по себе. Если к нам заявилась большеногая птица, то это не просто так. Не исключено, что ее сам Выдувальщик заслал, или кто-то из присных его.
Тут надо пояснить.
Как-то мне ранее думалось… Да, в принципе и по большому счету, даже и совсем не думалось, ибо оставлял я эту тему для размышлений всегда и всюду в стороне. Хотя странно. Ведь продукт исследований – утерянные во времени города рибукаров – должен был сам собой привести к нужным философским выводам. Но вот как-то не привел. Ущербность, видимо, наличествует в мозге, блокировка нейронных каналов хитрой конструкции, которая всю философию вопроса давила напрочь.
В самом деле, как можно, занимаясь темой захороненных в джунглях цивилизаций, не задуматься о том, что знания сами по себе ничто? То есть, они и не знания вовсе. Информация, которая неизвестна никому, по сути, не существует, ведь так? Вот что народам Большой Суши от потерянных древних мега- культур, если о них никто ведать не ведает? И их опыт, и постигшие их катастрофы бессмысленны. Если о них ничего неизвестно, то все зазря.
Дальше – больше! Ведь, двигаясь по этой же линии рассуждений, получается, что и мое собственное открытие ничего не стоит. Открыл я эти легендарные развалины, и чего? Мне лично, разумеется, приятственно и рукоплескательно-радостно. Может быть даже народу экспедиционному, что вокруг, тоже довольство и удовлетворение оттого, что приобщились. Но вот по сути, по сути! Что нам делать с этой найденной цивилизацией, если о ней не получается поведать миру? Радиосообщения, это радиосообщения, тут вопрос особый. Может, если б у нас наличествовала какая-нибудь телевизионно-транслирующая аппаратура, тогда другое дело. Да и то, в условиях подвешенных вблизи Мирового Света радиационных поясов толку б от наших телекамер не было бы никакого. Оно, конечно, массаракш и еще раз массаракш, это все едино упущение. Я об этих телекамерах при планировании похода и вовсе даже не прикидывал. Но вообще-то и не хотелось превращать поход в шоу. Потому как дело-то серьезное, нормальная экспедиция естествоиспытателей. А если подключить телевидение, то здесь уж не до академий. Тут до развлекательной передачи «Узоры» совсем недалеко, а вот в Департамент науки тогда уж лучше и не возвращаться. Коллеги будут смотреть как на клоуна, монографию никто и не откроет, а по случаю формы подачи материалов о затерянных городах на телевидении, направят вообще в цирк. Так что нет, телевизионщиков с их техникой можно было бы привлечь разве что когда-нибудь, после серьезных диспутов в стенах Департамента. Благо на простую пленочную кинокамеру все снято в разных ракурсах, так что имелось бы, чем разглагольствования кафедральные подтвердить. Однако как ныне до тех аудиторий с кафедрами добраться?
И вот тут как раз, по теме, птичка эта двухметрового роста. Птичка ничуть не повредилась – аркан самозатягивающийся ей только ноги спеленал, так что когда мы с Дьюкой Ирнацем подошли, на нас крылья топорщила, да шипела, что та гадюка.
– Бегает, наверное, быстро, – констатировал Дьюка, рассматривая стянутые веревкой лапищи. – Но как-то несъедобно выглядит.
С последним утверждением я был полностью согласен, но поглощен, вообще-то, уже совершенно другим. У меня в черепе словно молния сверкнула. Если всё под Мировым Светом не просто так, все предрешено, то и птица эта ногастая угодила сюда не просто так, а для чего-то. Что если…
– Явно нелетучий вид, – выдал я академическое заключение, в общем-то ясное и ребенку. – Но вот сквозь голованские заслоны как-то прошла.
– Да уж прочапала, – кивнул Ирнац. – Чего будем с ней делать, шеф? Отдадим Иблю на заклание? Пусть решит, можно ли из этого приготовить филе?
Табор Ибль, конечно же, повар от бога, но тут я, как и Дьюка, сомневался, будет ли кто такое жевать, даже после приготовления. Было в птице, все же, нечто отталкивающее. Да и вообще, мысль моя уже бежала совсем в другом направлении.
– Значит, собак такое пернатое не интересует, – повторил я снова.
Мастер-охотник зыркнул на меня с неким новым интересом.
– Вы это к чему, Жуж? Думаете, оседлать птичку и прорваться?
Понятно, что Ирнац юморил, но вот попал почти в точку.
– Есть мысль, – сказал я неопределенно.
– Понятное дело, – кивнул штатный проводник с усмешечкой. – У работников Департамента науки должны же они когда-то возникать.
Я не обратил на подкол никакого внимания. Какой смысл? Сил, дабы набить мастеру-охотнику мордяку у меня ни за что не хватит, а пустомелить воздух, так была ли охота. С другой стороны, сделать что-то в тайне все равно ведь не получится – Дьюка так и так узнает. Потому, я все же высказал мысль вслух:
– Попробую послать с ней сообщение.
– С кем? С птицей? – Ирнац мне не поверил, усмотрел подначку.
– Точно так.
– Она вам что, профессор, почтовый голубь? Ведь не летает же!
– Зато быстро бегает.
Ирнац хмыкнул.
– А как вы ее пошлете в заданном направлении, шеф?
– Да мне и не надо в заданном, Дьюка. Я просто хочу, дабы хотя бы что-то о нас вышло из этой собачьей блокады.
– Фотографии к ней приторочите, что ли? – Теперь мастер-охотник говорил серьезно.
– Можно и их. – Я задумался. – А можно еще подшить тетради нашего славного, но сгинувшего доктора. Как думаете, Дьюка, если к ноге проволокой прикрутить, она своим клювом не сорвет?
– Понятия не имею, шеф. Но клюв на вид не слишком страшный.
