уходили дальше на Восток, националисты выползали из подполья и устраивали жесточайшие погромы, уничтожая всех, кого им только заблагорассудится. Немецкие власти смотрели на эти действия сквозь пальцы; когда устанавливался жестокий оккупационный порядок, из отведавших крови националистов получались прекрасные каратели – такие, что вызывали отвращение даже у сотрудников айнзатцгрупп.
А каратели были очень нужны нацистам…
25 августа 1941 года командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал фон Лееб официально разрешил принимать на службу в вермахт литовцев, латышей и эстонцев и создавать из них особые команды и добровольческие батальоны для контрпартизанской борьбы.[501]
Это было признанием исключительных заслуг прибалтийских националистов в осуществлении карательных акций. Отчет действовавшей в Прибалтике айнзатцгруппы «А» показывает, сколь большую пользу приносили нацистам местные каратели:
«Обзор ситуации показывает, что служащие тайной государственной полиции (гестапо), крипо (уголовной полиции) и СД, которые приданы специальным отрядам, действуют активно главным образом в Литве, Латвии, Эстонии, Белоруссии и в меньшей степени – близ Ленинграда… Операции там значительно упрощаются, потому что специальные отряды в Литве, Латвии и Эстонии имеют в своем распоряжении местные полицейские отряды, а также по той причине, что в Белоруссию на данном этапе отправлено в порядке пополнения 150 латвийских отрядов».[502]
Прибалтийские подразделения вспомогательной полиции стали отборными карательными частями, которые использовали на всей оккупированной советской территории. В 1941–1942 годах только в Латвии было сформировано 22 полицейских батальона. Девять из них осуществляли карательные акции на Украине, пять – жгли деревни в Белоруссии и еще восемь – «работали» на территории оккупированной Ленинградской области и собственно Латвии.[503]
Рейху необходимо было все больше карателей. «Количество „инородных вспомогательных войск“ быстро увеличивалось, – пишет один из современных германских исследователей. – Это был единственный способ не только отстранить немцев от этого изуверского мероприятия, но и повысить его эффективность. Коллаборационистов снабжали всем необходимым для массового истребления людей».[504]
Осознав всю полезность прибалтийских карателей, нацисты даже готовы были согласиться на то, чтобы признать прибалтийские народности «ценными вспомогательными народами» (которых, впрочем, в конечном итоге ждала та же судьба, что и всех недочеловеков). «В СССР немецкому солдату противостоит не единый народ, – указывали нацистские идеологи. – СССР – это государственное формирование, объединяющее множество славянских, кавказских и азиатских народов, единство которых поддерживается с помощью силы стоящих у власти большевиков».[505]
В Берлине заговорили о том, что необходимо стремиться к сотрудничеству «по крайней мере с теми группами населения, которые, в отличие от русских, могут расцениваться как расово более ценные вспомогательные народы и которые могли бы в рамках расово-политической дезинтеграционной политики помочь окончательно овладеть многонациональным государством СССР». [506]
Однако и сформированной из националистов вспомогательной полиции не хватало для подавления партизанского движения; тогда в руководстве Рейха стали склоняться к весьма нетривиальной идее. А что, если карательные подразделения формировать не только из прибалтов или украинцев, но и из русских? Пусть недочеловеки с присущей им жестокостью уничтожают сами себя.
Начальник ОКВ фельдмаршал Кейтель отнесся к подобным планам крайне скептически, заметив, что «силы из местного населения не годятся для проведения насильственных мероприятий. Увеличение этих сил создаст повышенную угрозу для собственных войск, и к нему поэтому не следует стремиться».[507]
Тем не менее, ОКВ заинтересовалось подобной возможностью и чуть позже заказало подробное антропологическое исследование русских. Профессор Абель, занявшийся этим исследованием, зимой 1941/42 года выдал итоговый отчет. «Абель видел только следующие возможности решения проблемы: или полное уничтожение русского народа, или онемечивание той его части, которая имеет явные признаки нордической расы. Эти очень серьезные предложения Абеля заслуживают большого внимания. Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве. Достижение этой исторической цели никогда не означало бы полного решения проблемы. Дело заключается скорее в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их. Только если эта проблема будет рассматриваться с биологической, в особенности расово-биологической, точки зрения и если в соответствии с этим будет проводиться немецкая политика в восточных районах, появится опасность, которую представляет для нас русский народ».[508] Как видим, среди псевдонаучного бреда в отчете содержалась идея, оправдывавшая создание русских карательных подразделений: «Дело заключается в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их». А что может лучше послужить этой цели, как не натравливание одной части народа на другую?
Более прагматичные причины, по которым было необходимо создавать русские части, были впоследствии озвучены на организованной Альфредом Розенбергом конференции. «В ней приняли участие начальники оперативных тыловых районов Восточного фронта и представители центральных военных управлений, ответственные за проведение оккупационной политики и осуществление хозяйственной деятельности на захваченной территории Советского Союза. Обсуждая возможности привлечения советского населения к активному сотрудничеству, немецкие военные представители высказывали мнение, что вермахт нуждается в непосредственном использовании жителей оккупированных районов для ведения боевых действий и восполнения потерь личного состава войск, а также успешной борьбы со все усиливающимся партизанским движением. Поэтому было решено пойти на определенные уступки в обращении с населением. Вместе с тем открыто заявлялось, что речь идет лишь о мероприятиях временного характера, которые сразу же после окончания войны могут и будут подвергнуты любой ревизии».[509]
Красивые и дипломатически построенные высказывания не могли скрыть понятный всем смысл. «Мы пока нуждаемся в помощи этих свиней; как только нужда отпадет, мы сразу продолжим их истребление».
9 января ОКХ приказом 1-го обер-квартирмейстера генштаба генерала Паулюса разрешило командованию групп армий Восточного фронта «формировать в необходимом количестве вспомогательные охранные части („сотни“) из военнопленных и жителей оккупированных областей, враждебно относящихся к советской власти».[510] В зоне гражданской администрации еще в конце ноября отряды вспомогательной полиции были реорганизованы. Абвер передал в создаваемые батальоны националистов из своих диверсионных частей; вермахт – офицеров из охранных подразделений. Подчинялись эти части местным начальникам СС и полиции и, в конечном итоге, рейхсфюреру Гиммлеру.[511] Именно на реорганизованную вспомогательную полицию и «охранные сотни» впоследствии должно было лечь выполнение карательных «контрпартизанских» акций.
Естественно, что сразу поручать столь ответственные задачи свежесформированным частям было нельзя; для начала новоиспеченных полицейских тренировали на евреях. «Уничтожение еврейского населения было избрано также, как метод вербовки сторонников фашизма для осуществления их преступных планов. Именно по таким соображениям немцы не расстреливали евреев всюду повсеместно, а проводили акции уничтожения в течение всей первой военной зимы, стараясь привлечь к этому местное население в широких масштабах, – писал впоследствии командир советского партизанского соединения Г.М. Линьков. – Таким образом поступили в деревне Кащенко Холопнического района Витебской области. Вызвали людей в помещение школы и объявили, что они назначены полицейскими. Тут же предложили вызванным взять винтовки. Назначение спрыснули самогоном. Затем вновь испеченных полицейских повезли в м. Краснолуки и приказали расстрелять еврейскую семью. А когда была „успешно завершена первая боевая операция“, перед полицейскими раскрыли сундуки расстрелянных».
