немцы брали в плен красноармейцев, а красноармейцы – немцев. Но уж если в руки солдат вермахта попадался пленный, его ждала лютая смерть.
На Витебском направлении советские части выбили немцев из очередной деревни; идя среди разрушенных домов, разведчик Евгений Черепанов заметил, что у немецкого блиндажа чуть поодаль стоят солдаты.
Когда я подошел к ним, то сразу заметил их хмурые лица.
– Что у вас тут, ребята? – бойко спросил я.
– А зайди в блиндаж, сержант, – сказал кто-то из солдат. – Зайди и все узнаешь сам…
Я быстро сошел в хорошо оборудованное помещение с толстым, в три наката, перекрытием и осмотрелся. На обитых тесом стенах висели немецкие плакаты и портрет Гитлера. У правой стены я увидел большой деревянный крест, а на нем распятого человека. Голова, руки и ноги его были прибиты к доскам крестовины большими гвоздями. Он был догола раздет, грудь его исколота штыком или кинжалом, а лицо страшно изувечено жестокими побоями. Ясно, что его зверски пытали…
Как ты знаешь, разведчики – люди не трусливого порядка, но, поверь мне, увидел я все это – и мурашки побежали у меня по спине.[751]
Разведчики шли впереди войск и поэтому первыми видели ужасные картины нацистских преступлений; если же они попадали в руки к немцам, на пощаду им рассчитывать не приходилось. Офицер военной разведки Василий Князев вспоминал, как однажды в разведывательном поиске пропал его подчиненный. Его нашли лишь через несколько дней. «Выбив фашистов из укреплений, мы нашли труп героя-разведчика. У него были выломаны руки в плечах, отрезано ухо, на спине выжжена звезда, вырваны ногти».[752]
…В приднепровском Кременчуге советские войска освободили лагерь военнопленных. Виселицы здесь были необычные – людей подвешивали на железные крючья: за ребро, за ногу, за руку, за все конечности одновременно, за челюсть. Когда в лагерь ворвались красноармейцы, на этих крючьях висело около сотни человек. И, несмотря на все усилия, живыми удалось снять лишь двенадцать – пятнадцать.[753]
На немецкий тыл сыпались листовки, обращенные к разным мастям коллаборационистов. Их содержание было примерно одинаковым.
Полицейские! Красная Армия скоро будет здесь. Смывайте с себя позорное пятно, искупайте вину перед Родиной, не бойтесь партизан, а бойтесь немцев. Они вас обманут. Не давайте немцам угонять ваш народ в Германию и увозить добро; срывайте мобилизацию, помогайте населению укрываться от нее, организуйте население – вы вооружены, защищайте население от расправ немецких, перебейте немецких холуев, вместе с населением и обозами приходите к нам, к партизанам. Если не сможете связаться с нами, действуйте самостоятельно. Смелее на подвиги во имя советской Родины!. [754]
На кого-то действовали напоминания о необходимости спасения жизни, на кого-то – патриотические призывы вспомнить о Родине; как бы то ни было, полицейские и солдаты «восточных батальонов» бежали от оккупантов столь массово, что партизаны с трудом принимали всех.
На фронте «восточные части» также особой устойчивости не демонстрировали. От перехода к советским войскам их удерживал лишь страх: обозленные фронтовики еще могли удержаться при виде пленного немца, но уж изменников Родины уничтожали немедленно – несмотря на все усилия политработников и терявших ценные источники информации «смершевцев».[755]
Однако когда самосуд удавалось предотвратить, результаты оказывались потрясающими. Уже в начале сорок третьего Военный совет Юго-Западного фронта указывал:
«В прошедших боях против наших частей немцы, ощущающие громадные недостатки в людских ресурсах, а также с целью сохранения своих собственных остатков, бросили в бой охранные отряды и отдельные формирования из бывших русских военнопленных, казаков и предателей. Изучение этого вопроса показывает, что эти формирования в большинстве случаев созданы немцами путем запугивания и обмана. Некоторая устойчивость, проявленная в боях отдельными отрядами, как стало известно из показаний пленных, объясняется угрозами со стороны немцев и боязнью быть расстрелянными нами при захвате в плен…
В районе деревни Поповка Богучарского района майор Татаренко заслал пленного обратно в отряд. Последний вскоре привел на нашу сторону 130 человек.
В деревне Верлюдовка подполковник Лобанов заслал пленного обратно, который привел с собой 63 человека…
Приказываю: …Отдельные отряды после проверки и изъятия из них организаторов и предателей испробовать в боях на наиболее трудных участках».[756]
К сорок четвертому на советскую сторону стали переходить даже прибалтийские подразделения, бывшие до того самыми верными союзниками немцев. Конечно, карателям, залившим кровью всю оккупированную территорию, рассчитывать на пощаду не приходилось; однако мобилизованные прибалты в 1943–1944 годах отдавать свои жизни за германский Рейх не желали.
«Эстонский глава правительства, генерал Данкерс, выразил полную поддержку в борьбе за свободу своей родины. Правда, он не мог воспрепятствовать тому, что все больше эстонских солдат, в том числе целые подразделения полиции, стали перебегать к противнику», – иронизирует летописец группы армий «Север» Вернер Хаупт.[757] Только за один месяц из 4-го и 6-го эстонских пограничных полков на советскую сторону перешло 6 офицеров и 923 рядовых.[758]
Не лучше обстояло дело и в Латвии. Здесь командование группы армий «Север» вместе с абвером задумало создать специальное подразделение для масштабных диверсионных действий в советском тылу. Командовать подразделением назначили латвийского генерала Курейльса, имевшего с абвером давние и прочные связи. Однако уже вскоре после своего создания подразделение расформировали. Причина оказалась тривиальной: среди изъявивших желание сражаться в советском тылу добровольцев большинство хотело лишь как можно быстрее оказаться на «той стороне». Немцы арестовали 595 офицеров и солдат, а генерала Курейльса отослали в Рейх.[759]
В мае 1944 года немцам пришлось арестовать и разоружить всю литовскую полицию «ввиду ее абсолютной ненадежности». Гебитскомиссар белорусского города Новогрудок писал: «В дни эвакуации тыловая оборона полностью отказала. Большая часть сил с оружием в руках перешла на другую сторону. То же самое относится и к белорусским охранным подразделениям. Лишь небольшой процент вместе с немецкими полицейскими силами ушел на запад».[760]
Впрочем, немало натасканных абвером прибалтов остались в лесах – воевать в советском тылу. Готовились воевать с Советами и бандеровцы на Западной Украине. Хотя отношение рядовых бандеровцев к оккупантам было весьма негативным, планы националистов очень хорошо вписывались в немецкую стратегию.
В ожидании прихода Красной Армии бандеровцы устроили в подконтрольных им районах чистку, уничтожая подозрительных. Первой жертвой украинских националистов стали бывшие военнопленные, осевшие в селах. Некоторые из них были отпущены из лагерей в сорок первом, некоторые бежали – но в любом случае эти люди могли разрушить систему и методы действий бандеровских организаций. Поэтому краевой провод приказал уничтожить всех. «Убийства носили самый зверский характер, – пишет историк Арон Шнеер. – Только в одном Гощанском районе Ровенской области было замучено и убито около 100 пленных. Трупы погибших, а в ряде случаев и живых людей с привязанным на шею камнем бандеровцы бросали в реку Горынь. Так были уничтожены тысячи пленных бойцов и командиров Красной Армии, в том числе и из украинцев восточных районов».[761]
Киев был освобожден к ноябрьским праздникам. Золото куполов, сады, дома и цветы. Советские солдаты идут по улицам ликующего древнего города. Это – вершина беспрерывного пятимесячного наступления. От Харькова до Днепра теперь снова советская земля, и скоро свободной будет вся Украина.
Советские войска остановились, подтягивая тылы, принимая новую технику и пополнения; готовясь к новому наступлению. Зимняя кампания принесла успехи, поразившие даже советское командование: к
